Борис Тумасов - Не введи во искушение

Узнав, что прибыл командир корпуса, подошёл командир полка. Поздоровались.

— Вы бы отдыхали, Григорий Александрович.

— А вы, ваше превосходительство, отчего не спите?

— У меня давняя сила привычки. В молодые годы подчас не спал по много часов. А когда за письменный стол садился, путал день с ночью.

— Доводилось мне, ваше превосходительство, читать ваши рассказы в «Ниве». Помню и эфиопские повести.

— Мечтаю вновь сесть за стол и взять в руки перо. Ужели наступит такой день?

— Война, ваше превосходительство, обогатит вас новыми наблюдениями.

— Лучше бы не было такого обогащения... Что там слышно у австрийцев?

— Разведка доносит, что к ним подошли немцы из Франции.

— Во Франции немцы испробовали газы. Но наделось, на Восточном фронте они их не применят.

— Избави бог. Наш солдат от газов защиты не имеет.

— На Западном фронте Германия применила газы в основном как средство устрашения. Французские и британские солдаты были буквально парализованы.

— Под газовую атаку попал, ваше превосходительство, и русский экспедиционный корпус.

— К несчастью, Григорий Александрович, к несчастью. Иприт — газ слезоточивый, но нам пока неизвестны его последствия. А они могут быть печальными... Жаль, что Германия оказалась подготовлена к войне лучше стран Антанты. В этом мы убеждаемся снова и снова.

— Я верю, ваше превосходительство, что Россия одержит победу в этой войне.

— Я тоже, но нам не нужна победа царя Пирра. — Краснов приложил ладонь к папахе. — Спокойной ночи, Григорий Александрович.

В тот вечер, когда похоронили заместителя командира полка барона Зальцбурга, убитого разрывом снаряда, в офицерский блиндаж то и дело заходили офицеры, выпивали стоя рюмку водки, поминали убитого и отправлялись на позицию. А в блиндаже оставались близкие друзья барона — штаб-ротмистр Щелканов, интендант Засекин, поручик Малоканов, какой-то дальний родственник, да прибывший накануне из петербургского госпиталя капитан Вязинцев.

Когда уже, кажется, всё было сказано об убитом, поручик Малоканов спросил Вязинцева:

— Горечь утраты, господин капитан, не позволяла спросить, как живёт сегодня столица?

— Тяжело живёт, господа, голодно. Очереди в булочных. Народ волнуется. Петроград преобразился в худшую сторону: он стал очень многолюдным. Появилось множество беженцев. Выздоравливающие раненые толпами бродят по улицам. Везде полно солдат и юнкеров. Из Кронштадта валит матросня.

На сколоченном из окопных досок столе колебалось пламя свечи, выхватывая лица присутствующих.

Интендант Засекин заметил:

— Во всём этом происки социал-демократов.

— Всё от масонов тянется, — вставил поручик Малоканов. — Наша российская беда, слепое подражание Западу.

— Нет, поручик, позвольте, — прервал Малоканова интендант, — масоны — это общество вольных каменщиков. В него входили, если помните, такие знаменитые люди, как Пушкин и Карамзин.

— Да-да, — согласился с Малокановым капитан Вязинцев, — именно след масонства я вижу в деяниях социал-демократов.

Получив поддержку, поручик Малоканов назвал имена декабристов, которые, по его мнению, были март — Князь Трубецкой, не его ли, масона, декабристы прочили в диктаторы? А Кондратий Рылеев тоже масон, подстрекатель солдат.

Штаб-ротмистр Щелканов сказал резко, будто отрубил:

— Сегодня, господа, этих социал-демократов ли, масонов ли надлежало бы вздёрнуть в Петропавловке на страх другим, а не сюсюкать с ними.

— Эх, батюшка, — вставил интендант, — наш государь император мягкий, добрый человек.

Штаб-ротмистр выругался:

— Эта доброта выйдет государю боком.

— Да, господа, — перешёл на шёпот капитан Вязинцев. — О государе не иначе как о рогоносце говорят, а о государыне по всему Питеру сплетни ходят.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Малоканов, — да пора бы уняться. Я видел этого Распутина неграмотный, грязный сибирский мужик.

— Сила мужика не в грамотности, — хихикнул интендант, — а в корне. Корнем своим и силён сибиряк Распутин. Силой глаз и словом даже кровь наследнику заговаривает.

— Господа, — сменил тему капитан Вязинцев, — я наслышан о генерале Краснове: он имеет привычку наведываться на передовую, бывает в окопах, разговаривает с солдатами. Похвально...

— Позёрство, — возразил штабс-ротмистр. — Генерал Краснов был и остаётся донским казаком, далёким от пехотной службы. Что он понимает в жизни солдата? И литератор он никудышный, щелкопёр казачий.

— Позвольте с вами не согласиться, господин штабс-ротмистр, — запротестовал интендант. — Генерал Краснов хоть и пишет преимущественно о Доне и донских казаках, но пишет неплохо... Да и в корпусе, кажется, прижился. Навёл дисциплину. Хочется думать, что корпус больше не попадёт в такой переплёт, в каком он оказался в августе.

Вязинцев похлопал ладонью по столу. Закачался огонёк свечи.

— Кажется, господа, мы не о том речь повели, с чего начали. Не комкора Краснова мы судим. Комкора Краснова, настанет день, история рассудит. О недовольстве в Питере мы говорили и о подстрекателях социал-демократах. Да что там социал-демократы, господа, немало подстрекателей в Думе сидит. Среди думцев зреет очаг возмущения.

— Я бы всех этих думцев под один пулемёт поставил, — рявкнул штабс-ротмистр Щелканов. — И одну очередь: та-та-та. Нет думцев, и смуты никакой нет.

— Согласен, — поддакнул поручик Малоканов, — в лихую годину, в смуту, в беспорядках пятого и седьмого годов была зачата Дума. Как могла она родиться здоровым ребёнком? Вот и получила Россия урода. Политического урода.

Засекин поднялся, сдвинул в сторону пустые бутылки из-под водки и, достав из своего саквояжа шустовский коньяк, разлил по стопкам.

— Господа, пора нам закончить наши государственные баталии. Предлагаю эту стопку выпить ещё раз за упокой души барона Зальцбурга.

Все стоя выпили. Засекин наполнил стопки по новой:

— А теперь, господа, я предлагаю выпить за здоровье государя императора и за Россию. За Россию без революции и социал-демократии.

— За Россию! За Россию! За Россию!

Генерал Краснов и помыслить не мог, что те несколько дней, что он прожил в домике сельского священникa, вдруг всплывут в его памяти в ноябре 1916 года.

Сырой ноябрьской ночью во сне он вдруг увидел себя в сельском домике, в горнице священника Паисия. Матушка накрывает на стол, ставит блюдо с кренделями, разливает чай, а они с отцом Паисием ведут беседу. Точнее, Краснов слушает, а священник говорит, маленький, седой, в тёмной рясе, с серебряным крестом на груди.

Как наяву, всё это видит генерал, отчётливо слышит слова:

— Христианство — это великая и всепобеждающая религия. — Священник теребит крест. — Христианство — вера, ниспосланная нам Всевышним. Оно есть руление, и поступать нам надобно, как велел Господь, заповеди Господни соблюдать, ибо нарушая их, мы подступаем вопреки разуму...