Борис Тумасов - Не введи во искушение

Десять заповедей на скрижалях. Бди их человек, и не было бы зла, а сопутствовали бы человеку радость и счастье земное. И была бы уготована ему жизнь райская...

Краснов спросил об исламе и услышал в ответ:

— Суры Корана также от Бога Единого, и даны они, как Ветхий и Новый Заветы Господом нашим, а разные народы толкуют их по своему, но это не означает Многобожия. Бог велик, един, и правда, и истина в силе Господа нашего... Война — вот пример кары Господней, какую Всевышний ниспосылает на человечество за его прегрешения. Строгая кара эта, ибо в войне Господь призывает к себе многих и многих. В молитве опасение человека и в жизни праведной...

— А какую, отче, я веду жизнь?

— Молись, сыне, молись, ибо ждут тебя и слава земная, и тяжкие испытания, и смерть мученическая... Но и смертию смерть поправ, не ведаю, сыне, обретёшь ли ты прощение? И ещё, сыне, в жизни своей помни слова молитвы великой: «Не введи нас во искушение...»

Очнулся генерал от забытья. Сумрачные мысли одолели его. Не было на душе покоя. Что означали тогда последние слова отца Паисия? Прозвучали они как предсказание: «Не введи нас во искушение...» Краснов встал, истово перекрестился:

— Господи, прости и помилуй, вдохнови и вразуми, ибо имя моё Человек, а Человеку свойственно ошибаться.

Сотня есаула Гаражи после артподготовки прорвалась на стыке двух австрийских полков и, рассеяв венгерских драгун, закружила по ближайшему тылу, нагоняя страх на противника.

Ворвавшись на батарею, сотня изрубила орудийный расчёт, сняла замки с пушек и повернула назад.

Дорогу ей попыталась перекрыть команда пулемётчиков, но Гаража с ходу погнал казаков в атаку. Сотня развернулась лавой. Припав к гриве Воронка, Шандыба скакал прямо на вражескую траншею. Слышал, как стучали пулемёты, свистели пули, видел австрийца, целившегося в него. Иван гнал коня на солдата, только и думая, не оступился бы Воронок. И когда конь словно птица перемахнул через окоп и хребет бруствера, успел рубануть австрийца саблей.

С гиком и свистом пробилась сотня к своим. За ту атаку Шандыба получил третий крест.

Корпус наступал медленно, с боями, выдавливал австрийцев с одних позиций, но, успев перегруппироваться, противник занимал новый укреплённый рубеж.

В позиционной войне части дивизии несли значительные потери. Это беспокоило Краснова. Но ещё большее волнение испытывал он, чувствуя, как разлагаются полки. Подобно ржавчине, разъедающей железо, или короеду, который точит дерево, души и умы солдатские пропитывались ядом нездоровых разговоров. Окопная жизнь была тому благодатной почвой. На ней всходили семена неповиновения и дезертирства.

Появились в корпусе солдаты, отказавшиеся выполнять приказы. Краснову докладывали, что стрелки грозятся покинуть окопы. Командир корпуса отдал приказ казакам выставить заставы на случай дезертирства.

Принятые меры на время успокоили людей, но вскоре болезнь разложения вспыхнула снова. Как манны небесной, ждал Пётр Николаевич отвода корпуса на отдых, чтобы можно было заняться укреплением дисциплины. Но их по-прежнему держали на передовой.

Между перестрелками похоронные команды собирали убитых, полковые священники их отпевали. Покойников хоронили в братских могилах.

К концу шестнадцатого года появилось вдруг новое слова «братание». Ночами из окопа в окоп с той и другой стороны переползали парламентёры, призывали покидать траншеи, отправляться по домам.

Когда Краснову донесли о первых случаях братания, он был поражён. Затем приказал выставить пулемёты и жестоко карать всех, кто поддаётся вражеской агитации.

Генерал доложил по телеграфу в штаб армии о положении дел, на что получил неутешительный ответ, Кто подобное наблюдается по всему фронту. Дальше телеграф повторил в очередной раз: принять самые строгие меры, вплоть до предания суду трибунала всех, кто нарушает воинскую дисциплину...

В двух вёрстах от передовой в деревенском домике разместился штаб корпуса. То и дело звонили телефоны, пищал телеграф. Дежурный офицер принимал ленту, бегло читал, протягивал начальнику штаба полковнику Давыдову. Тот, просмотрев, откладывал и снова занимался картой-десятивёрсткой, делал пометки.

Вторые сутки в штабе готовили операцию, целью которой было общее наступление корпуса с использованием конницы.

Шум автомобиля возвестил: из штаба фронта возвратился комкор.

Давыдов отодвинул карту, отложил карандаш. В помещение быстрым шагом вошёл Краснов. Сбросив шинель на руки адъютанту, он жестом пригласил начальника штаба во вторую комнату, служившую генералу кабинетом.

Полковник ещё никогда не видел Краснова таким озабоченным: тот расхаживал по маленькой комнате, потирал руки, хмурился. Генерал напоминал в ату минуту зверя в клетке. Но вот Краснов остановился и, не предлагая начальнику штаба сесть, заговорил:

— Господин полковник, в России произошли события, которые могут привести к непредсказуемым последствиям.

Невысокий, полноватый полковник от такого вступления вытянулся, весь обратившись в слух.

— ...О Распутине, естественно, вы слыхали. О его вмешательстве в дела государственные вам тоже известно. В столице, в правительственных кругах зрел заговор, суть которого сводилась к попытке вывести Россию из войны с Германией через сепаратный мир…

— Слухи эти, ваше превосходительство, не лишены оснований, — кивнул Давыдов.

— Так вот, господин полковник, инициатором смены курса внешней политики России и заключения мира с Германией был Распутин. Своим поведением, вмешательством в государственные дела он возбудил против себя недовольство как среди членов дома Романовых, так и в Думе. Так вот, этой ночью во дворце князя Юсупова Распутина убили.

— Кто же поднял руку на любимца государыни? — Брови Давыдова недоумённо взметнулись. — Кто эти смелые люди?

— Говорят, сам князь Феликс Юсупов и думец Пуришкевич...

— Этот краснобай?

— Именно он.

— А ещё?

— Сие мне неведомо. Говорят, государь велел начать следствие. Я почему-то убеждён: за этим убийством последуют события, в корне меняющие судьбу всей России.

Пётр Краснов всегда верил своему государю-императору, отметал напрочь злые и грязные слухи о нём и об императрице. Считал всё это наносным: история грязь отбросит и воздаст Романовской семье должное.

Смерть Распутина и всё, что ранее происходило в Петербурге, перевернули его представления о государе, его божественном происхождении, побудили многое переосмыслить.

Перед генералом Красновым встал вопрос: а чист ли государь перед народом и отечеством? Попытка заключить сепаратный мир — как это вяжется с приказом Николая Второго, изданным по армии и флоту всего за четыре дня до смерти Распутина? Приказ, в котором говорилось о задачах и целях войны. В нём государь утверждал, что он един с народом и готов продолжать войну до полной победы над врагом. В приказе шла речь о Константинополе, о православном кресте над Святой Софией, о проливах, о Польше как свободном государстве...