Борис Тумасов - Не введи во искушение

Пётр Николаевич задал себе вопрос: где же правда? И попытался ответить на него так. Император почувствовал, что Россия устала от войны, ей требуется отдых. Но верхи общества ждут, что русская армия вступит в Константинополь. Мечтая о проливах, верхушка общества не слишком доверяет государю, хочет сама порулить Россией. Не в этом ли смысл речи лидера кадетов Милюкова? Ещё в ноябре он выступил в Думе, и его речь в тысячах экземпляров листовок распространилась по всему фронту. Призыв к наступлению и победе: так Краснов истолковал слова Милюкова. Но неграмотные солдаты, если им читали эти листовки, рассуждали по-своему: «Того Милюкова к нам бы в окопы, вшей покормить да в штыковую сходить...»

А призывы государя к народу русскому — так ли уж они взяли за живое русскую душу? Нет, в это Краснов как генерал и писатель не слишком верил. Сегодняшний солдат — это крестьянин, одетый в шинель и с винтовкой в руках, и он не хочет войны...

Краснов понимал, что царю не найти отклика в солдатской душе.

И снова Пётр Николаевич задавал себе те же вопросы: как сохранить армию? Где пути к спасению России? Быстрая и победоносная война? Но она затягивается, и ещё неизвестно, чем закончится...

После штурмов вражеских позиций, когда казаки что ни день мысленно прощались с жизнью, не ведая, кто кого: тебя ли австриец, ты ли его, — наступила пора вольная — сотню есаула Гаражи послали на заставы. Командир корпуса приказал не щадить» тех, кто нарушит присягу.

Застава Шандыбы была у самого леса на пересечении пути, который мог вывести беглеца на тракт, что вёл к железнодорожной станции. Напутствуя казаков, Гаража сказал:

— Ловите тех, кто покинул передовую, кто за юбку женину схорониться хочет.

Иван не верил, что кто-то самовольно покинет часть, хоть и знал, что среди стрелков речи недозволенные ведутся.

Развели казаки костерок, коней к деревьям привязали. Сами на треногу котелок повесили, кипяточком балуются, байки травят, Дон вспоминают, курени. Всё больше о бабах речи ведут, по телу бабьему истосковались. Шандыба в разговоры не встревал, слушал. Не было у Ивана ещё той, с кем бы он хоть одну ночь провёл. И был уверен, что и среди сидящих у костра, как и у него, не было многого из того, чем они похваляются. Да и когда казакам миловаться? С весны и до морозов с надела не вылазили: то посевная, то молотьба, женили редко кого до службы...

Однако ноне звон как храбрятся. А поди, не ведали настоящей ласки женской, разве что во сне...

Налил Шандыба кипятка в кружку алюминиевую, прихлебнул. Вспомнил, как, бывало, отец Захар Миронович войдёт с мороза в хату, чашку чая выпьет и скажет:

— Ну, старая, теперь и обедать можно.

Неожиданно в версте от заставы, где казачий пикет сидел, хлопнул выстрел. Чётко по морозу слышно.

Шандыба на Воронке и погнал к пикету. Издали увидел караульного. Стоит хопёрец, в руках винтовку как палку держит. А рядом солдат убитый. Иван с коня соскочил, тут и другие казаки подъехали, окружили хопёрца, а тот рассказывает:

— Сам виноват. Я ему кричу: «Стой!», а он в бег ударился. Ну я и приложился.

— Эко ты, — укоризненно покачал головой один из казаков.

— Да коли бы я знал! Ишшо упредил: «Стой!» — кричу...

Солдат лежал, раскинув руки, шапка с головы свалилась, и ветер шевелил русые волосы...

— Вот и побег с фронту, а ведь толковали, приказ был.

— Чей он?

— Кто знает.

— Нашего корпуса. Смотрю, вроде знакомец.

— Надо вахмистра вызывать...

Возвратились казаки к костру, примолкли. Только и промолвил кто-то:

— Видать, совсем стало невтерпёж, раз на побег решился...

Два года прошло с тех пор, как Пётр Николаевич в последний раз встречался с женой. Когда он хотел представить её лицо, то оно расплывалось, и Лидия Фёдоровна виделась ему не очень ясно: лишь светлые волосы, выбившиеся из-под каракулевой шапочки.

А вот голос жены, ласковый, воркующий, Краснов помнил хорошо.

Он любил Лидию Фёдоровну, чувствовал себя с ней спокойно. Любил, когда он работал за письменным столом, а она подавала ему крепкий ароматный чай, бисквитное печенье в вазочке, целовала в голову и оставляла одного, не мешая творить.

В молодости Лидия Фёдоровна часто навещала своих родственников в Германии в Берлине, а когда вышла замуж, рассказывала мужу о порядках в её фатерланде.

— О, орднунг! — повторяла она неоднократно. Такой же орднунг она установила и в своём доме.

Столкнувшись с германской военной машиной, Краснов мысленно соглашался с женой: да, пресловутый немецкий порядок не мог не сказаться на германской армии, её солдатах, их дисциплине и послушании...

Позже, живя в эмиграции в Берлине, полностью отдаваясь литературе, Краснов писал о мужестве русского солдата, и в то же время он восхищался германскими порядками, считая, что именно этого не хватало русской армии. О том генерал Краснов напишет начальнику общеказачьего объединения в Германии Балабину в первые дни сурового 1941 года...

В начале нового 1917 года в штабах русской армии начала разрабатываться операция, суть которой сводилась к тому, чтобы попытаться выбить Австро-Венгрию из коалиции с Германией.

Российская армия готовилась к решающим сражениям. На службу призывались резервисты, шло пополнение в полки, дивизии, корпуса. В арсеналах увеличивались запасы оружия. Особенно это наблюдалось в прифронтовых зонах на Украине...

А в Государственной думе редкое заседание обходилось без краснобайства лидеров оппозиций. Особенно усердствовали Родзянко, Гучков, Львов. Не отставали и представители социалистических партий Чернов, Церетели, Керенский и другие, требовавшие создать ?комитеты народного доверия, защищать демократию, отечество...

В столице зрели беспорядки, сократился подвоз зерна и муки. Закрылись многие булочные. Возле них сутками дежурили очереди. Хлеб стал предметом спекуляций, им торговали из-под полы. Грабежи и убийства терроризировали обывателя. Забастовки и стачки превратились в повсеместное явление. Хозяевами столицы стали налётчики, карманники, проститутки. Тщетно металась полиция и жандармы, пытаясь навести порядок. Газеты и журналы рисовали мрачные картины городской жизни. Появилась печать нелегальная и полулегальная.

Расходы на войну возросли, хотя страна была не в состоянии даже погашать проценты по займам. Экономика России задыхалась.

А война, словно ненасытный зверь, требовала всё новых и новых жертв. С востока на запад шли составы: ехали солдаты, везли лошадей, орудия, фураж. Дума хотела воевать до победного конца. Но в той же Думе среди фабрикантов и заводчиков, считавших себя политическими деятелями, вершителями судеб страны, уже назревал заговор против Николая Второго с целью взять всю полноту власти.