Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

И при чем тут Ленселе? Но нет же! “Сидя неподвижно на скамейке, я слушала тихий шелест листьев и голос ночи, таинственный и странный, и думала — где он теперь?”

Вернувшись домой, она записала в дневнике две фразы. И эти фразы будто написаны двумя людьми.

Этот дом (Ленселе. — П. Б. ) — все, что есть у меня самого дорогого на свете…

И я уходила домой, должно быть, в том настроении, с каким бабы-богомолки возвращаются с поклонения святым местам…

Первая фраза пафосная. Вторая — ироничная. Первая фраза написана “Поповой”. Вторая — Дьяконовой.

Едва ли Лиза Дьяконова посещала могилу Башкирцевой на кладбище Пасси, которую в свое время посещали другие писатели и художники России и Франции и которая стала своего рода “культовым” местом. Едва ли Лиза даже знала, где похоронена Башкирцева… Может быть, она и вовсе забыла о ней, ведь ее дневник она читала так давно, как будто в другой жизни. В парижском дневнике Дьяконовой Башкирцева не упоминается ни разу.

Но возможно предположить другое.

Лиза вспомнила об этом дневнике, о котором трижды писала в своих ярославских записках в один из самых переломных моментов своей жизни, когда мать отказывалась отпускать дочь в Петербург. И Лиза вспомнила о нем именно в Париже, где жила, болела и скончалась Башкирцева. И в какой-то момент, волей-неволей, сама стала играть в героиню ее дневника.

В Дьяконовой (или, лучше сказать, в героине “Дневника русской женщины”) просыпается то, чего в ней никогда не было, — страсть к повелеванию мужчинами.

Вертеть ими так и сяк, щелкать по носу, заигрывать с ними, не давая ни малейшей надежды на взаимность, использовать свою внешность как инструмент влияния на мужчин и, соответственно, придавать ей большое значение, тратить на ее поддержание немало времени и денег… Боже! если бы ей кто-то сказал еще год-два назад, что она будет заниматься такими глупостями ! Лиза бы поставила этого человека на место…

Но вот, извольте! Как только Лиза принимает для себя окончательное решение, что она влюблена в Ленселе не на шутку и эта любовь безнадежна, она внезапно (именно — внезапно!) становится реинкарнацией Марии Башкирцевой. Причем реинкарнацией — самой дурной и безвкусной.

Она начинает вести себя так (или заставляет так вести себя свою героиню), что от ее парижского романа местами разит тем самым “ужасным эгоизмом”, в котором Лиза обвиняла Башкирцеву.

Но, вспоминая о том, что это пишет умная, чуткая, необыкновенная девушка, ярославский и петербургский дневники которой можно назвать образцом женской прозы в этом жанре, вдруг начинаешь автора этого нелепейшего “романа” жалеть до слез и сочувствовать ему до последней глубины души. И тогда на ум приходит совсем странная мысль… А не было ли именно это ее творческой идеей?

Если это допустить, то Дьяконова свою задачу, несомненно, выполнила. При всей литературной безвкусице (целыми страницами!) “Дневник русской женщины” все-таки является самой сильной и выразительной частью “трилогии” автора.

Она начинает просто-таки обрастать пажами и поклонниками. Но это не дипломаты и не аристократы (масштаб Башкирцевой!), а обычные студенты Сорбонны… И — не только студенты.

Летом 1901 года в читальном зале она знакомится с одесским евреем, юношей 20 лет, закончившим в России среднее техническое училище и приехавшим сюда “поучиться культуре”. На самом деле он был простым рабочим в литейной мастерской.

Он предложил ей прогуляться, она согласилась. И, конечно, тотчас же втянула его в свой “роман”. Отправила его тайно узнать: не вернулся ли из деревни Ленселе?

Я сказала мимоходом:

— Если не ошибаюсь, здесь где-то близко должна быть улица Brézin. Там в № 5 живет некий Ленселе, и меня давно еще просила одна товарка справиться — вернулся ли он в Париж? А я такая лентяйка, все откладываю… Так вот теперь мы проходим мимо, но я боюсь ночью разыскивать эту улицу.

Боже, как бездарно она врала! Ведь три дня назад она разгуливала по ночной Brézin, прекрасно ориентируясь по карте Бедекера [50] Немец Карл Бедекер в 1827 году основал издательство, выпускавшее путеводители по разным странам и городам. С тех пор “бедекерами” пользовались во всем мире. . И ничего не боялась. И что за товарка, которая просит подругу узнать, не вернулся ли в Париж интересующий ее мужчина? Ей, что ли, стыдно? А Лизе, что ли, не стыдно?

Юноша помчался на Brézin, оставив свою спутницу ждать его на скамье на авеню d’Orléans.

То есть ходить по ночной Brézin одинокой девушке — страшно и стыдно, а сидеть одной на скамье ночью — не страшно. Что было в голове у одесского еврея-рабочего, мы не знаем. И что было в голове у Дьяконовой — тоже.

Ничего он не узнал… “Никак не мог дозвониться”. Интересно, что бы он сказал Ленселе ночью, если бы дозвонился? Но юноша обещал все узнать завтра и сообщить ей… Только для этого ему нужен ее адрес… Она, конечно, дала.

“Зайдите завтра, если время будет”.

Что сказать? Ну, настоящая королева!

Так после немца Геррманнсена в копилке ее пажей появился еще и одесский еврей. Наутро он явился к ней, когда она завтракала. О приходе юноши Лизе сообщила madame, хозяйка пансиона. Русские — не французы, и Дьяконова тотчас оставила завтрак и бросилась в свою комнату. “Да, Ленселе в Париже”. Она предложила ему чаю. “Юноша расстегнул сюртук, удобно развалился в кресле и немедленно с ожесточением закурил папиросу. Пока он курил, пил чай и говорил, я делала вид, что внимательно слушаю… а у самой мысли были далеко-далеко… Сердце так и ныло от боли…”

Ее стали интересовать бульварные французские романы. Начало одного из них — в виде иллюстрированного периодического издания — Лиза купила у мальчишки-газетчика.

Много здесь печатается этой дряни — романов-фельетонов, и я хотела было уже бросить лист, как вдруг увидела слово “интерн” внизу в тексте. А что бы это такое могли писать об интернах в романе-фельетоне? Во всяком случае — интересно. И я внимательно прочла весь текст, напечатанный на листе. Начало было очень интересное: жена отравляла мужа, бывшего интерна, одного из молодых парижских врачей, отравляла так искусно, что никто этого и не подозревал, — и муж погибал медленною смертью от непонятной для своих коллег болезни. И фельетон ловко обрывался на самом интересном месте.

Вскоре Дьяконова отправится в Лондон и купит там acidum oxalicum, “щавелевую кислоту”. Этот препарат считается ядом. Брат Дьяконовой пишет, что род этого яда не принадлежит к смертельным, и чтобы отравиться им, нужна очень значительная доза. Так он доказывает, что сестра не хотела покончить с собой. Но зачем-то же Лиза купила этот яд? Может, просто потому, что этот яд уже поселился в ее голове? Наличие яда в сумочке безнадежно влюбленной девушки еще не означает, что девушка собирается покончить с собой. Как, впрочем, и не означает, что она намеревается убить своего возлюбленного. Это в принципе вообще ничего не означает… Кроме почему-то наличия яда в сумочке безнадежно влюбленной девушки.