Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

А пока у Лизы появляется третий паж — французский студент André Morthon. Приближаются экзамены, и Андрэ “бегает ко мне чуть ли не каждый день, приносит программы и учебники, — начали заниматься вместе… Ему это страшно льстит: я — одна женщина на всем курсе, и он из сил выбивается, стараясь угодить мне”.

Ситуация — зеркально противоположная той, что была в Петербурге. Там “бестужевки” старались “угождать” революционным студентам, искренне думая, что вместе с ними делают революцию. А в результате на их пальцах вдруг появлялись обручальные кольца.

Лето было в разгаре… Одесский еврей растворился в пыльном воздухе Парижа. Студенты стали разъезжаться на каникулы…

“Меня усердно навещает только немец, да Бертье с программами и книгами…” Бертье? Кажется, его фамилия была Мортон. Может, у него была двойная фамилия? Впрочем — какая разница?

Между тем в Париже стояла невыносимая жара. Такая же невыносимая, как холод зимой.

Я никак не могла себе представить — до какой степени может быть жарко… Я задыхаюсь… Кажется, что в голове не мозг, а раскаленные уголья. Кладу на голову компресс, раздеваюсь и завертываюсь в сырую простыню…

В середине июля Франция отмечала национальный праздник — День взятия Бастилии. Немец и Андрэ уговорили Лизу пойти смотреть на танцы и фейерверки.

Французы умеют и любят веселиться… Атмосфера заряжена весельем, как электричеством, — оно захватило и меня, и я с увлечением танцовала [51] Раньше писали именно так: танцо́вала. — П. Б. с моими спутниками на всех площадях, где проходили. Немец, кажется, влюбился и вздумал ревновать. Глупый мальчишка! Как опасно позволить при себе смотреть на луну и читать Гейне…

В дневнике Дьяконовой появляются отчетливые нотки кокетства — то, чего она на дух не переносила раньше. То, за что она осуждала Марию Башкирцеву. Но для Башкирцевой кокетство было, во-первых, органичным, а во-вторых, она, конечно, знала себе цену как художнице и писательнице. А Лиза? Чего она добилась в свои 26 лет, в возрасте, когда Башкирцева умерла? Влюбилась в своего психиатра и позволила ухаживать за собой какому-то безликому немцу, ни единой черточки которого она даже не удосуживается показать в своем дневнике. Ах да, еще — Бертье…

А от Е. Ленселе не приходит ни одного письма. Ни одной строчки… “Идти в Бусико… тогда он, пожалуй, узнает… К нему на квартиру? — немыслимо…”

Надо уехать!

17 июля ее ждал сюрприз. К ней пришел Иван Корельский, земляк, сотрудник газеты “Север”. Хозяйка пансиона почему-то приняла его за “нигилиста”. Возможно, в ее понимании все русские мужчины были “нигилистами”.

Маленький, некрасивый, застенчивый — он всегда носит блузу и говорит очень медленно… Я его мало знаю, но он славный человек.

Корельский сказал ей, что видел ее братьев, Шуру и Володю, перед отъездом из России. Лизе стало больно.

Никто из семьи и не подумал прислать мне ни письма, ни чего-нибудь с родины.

Но ей было так приятно встретиться с человеком из Ярославля!

С его приездом на меня точно пахнуло ветром с Волги, и на парижском горизонте мелькнули необъятные родные равнины…

Оказалось, что он знает знакомую Лизы Сорель. Сорель хотя и живет в Париже, но пишет корреспонденции в “Север”. Лиза с жаром стала рассказывать ему, как счастлива Сорель со своим французским мужем, но Корельский остудил ее пыл: “Все это хорошо. Но все-таки жаль, когда русские интеллигентные женщины выходят замуж за иностранцев. Они нужны нам в своей стране. Смотрите и вы… не выйдите здесь замуж…”

Разумеется, Лиза возмутилась!

У, вот еще, глупости, — за это нечего опасаться. Я слишком люблю Россию, чтобы остаться здесь!

А когда он ушел, я заперлась на ключ и упала на кровать, задыхаясь от слез. Я плакала не оттого, что любовь моя — без ответа, я знаю это, и еще ни разу слезы не навертывались на глаза… Я плакала оттого, что полюбила чужого , которому все наше непонятно…

Да, это правда. В России, “которую мы потеряли”, большинство образованных девушек были воспитаны именно так. Любовь к родине, патриотизм не были для них каким-то отвлеченным понятием. Россия — великая страна, но несчастная в ее массовом невежестве и темноте. Этой массе народа нужно служить . Даже если они шли в революцию, они искренне думали, что идут служить своему народу , а не мировому прогрессу вообще. И — да: любовь к французу переживалась Дьяконовой как преступление перед родиной .

“Отчаяние, страшное, безграничное отчаяние охватило душу, и я была бы рада умереть…” При всей пафосности этого вскрика в него веришь. Это не роман.

Она с тоской думала о том, почему не встретила своего мужчину в России. “Отчего — ни на голоде, в глуши русской деревни, ни на Кавказе, ни в Финляндии, ни во время бесконечных переездов из края в край России, в вагоне железной дороги — отчего, отчего я не встретилась с ним?!”

И в самом деле — отчего? Наверняка и работая на голоде в деревне, и на кавказских курортах, и во время библиотечной службы в Ярославской губернии, не говоря уже о Москве и Петербурге, Лиза встречалась с немалым количеством русских образованных, интеллигентных мужчин. Но никто из них не тронул ее сердца. Она полюбила француза .

Лизой это переживалось как безвыходный нравственный тупик. “Если бы даже он и полюбил меня? Что ж, поехал бы он, этот изящный парижанин, со мною в нашу русскую деревню лечить баб и мужиков? согласился бы он променять весь блеск, всю прелесть цивилизации «города-светоча» — ville lumière — на нашу русскую тьму и бедность? Нет, нет и нет”.

И при одной этой мысли целый ад поднимается в душе…

Она все-таки написала ему письмо. У нее был повод: ведь когда-то он дал ей медицинскую книгу, чтобы она сама могла разобраться в болезни Шуры.

Ответ пришел не скоро и такой:

Мадемуазель, единственная причина, мешавшая мне в течение какого-то времени ответить вам, — отсутствие свободной минуты. Я был очень занят операциями, и было совершенно невозможно найти хоть минуту на встречу с вами. Если вы хотите вернуть мне книгу, прошу вас принести ее в девять утра на этой неделе в Бусико. С наилучшими пожеланиями.

Е. Ленселе .

Встреча была короткой. Все же она успела опять обратить внимание на то, что без бархатной шапочки ее возлюбленный вовсе не так уж и хорош собой.

Такой молодой и уже… лысый. Видно, хорошо провел молодость!

1 августа 1901 года Лиза ведет свой дневник уже в Лондоне. Столица Великобритании “ошеломила” Дьяконову! “Город громадный, город-чудовище раздавил, уничтожил меня. Бесконечные улицы, однообразные дома… до такой степени однообразные, что можно позвонить, войти и не заметить, что это чужой дом”.