Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Все-таки такие города были не для Лизы.

Цепким взглядом она заметила, что в Лондоне (а может быть, во всей Англии?) весьма необычная гендерная ситуация.

После французских семей, где самое большее — двое, трое детей, — английские невольно удивляют своею многочисленностью… Но что здесь особенно поразительно — численное преобладание женщин над мужчинами. Всюду — пять-шесть дочерей, один-двое сыновей или даже вовсе ни одного, и так как все англичанки ездят на велосипедах, то и на улицах велосипедисток больше, чем велосипедистов…

Стоило ей покинуть Париж, как в ней пробуждается ее аналитический ум. Почему так много рождается девочек?

Я тщетно ломаю себе голову. Знаю, что есть разные теории, из которых одна: темперамент более страстный производит пол себе противоположный — кажется мне наиболее вероятной. Я проверяла ее на своих родных — выходило верно. И в недоумении поделилась своими соображениями с моим знакомым. Тот был поражен. Его, оказывается, тоже занимал этот вопрос, и теперь он уверен, что эта теория верна. “Теперь мне ясно! Я, как мужчина, знаю отношения полов ближе, чем вы, и могу сказать, что англичанки страшно холодны, англичане же с женщинами — прямо звери!.. Ох, какие они звери! Надо видеть — как они бросаются на своих жен…”

Да, аналитический ум Дьяконовой вновь начинает работать. Но можно поручиться головой, что следующие свои логические выводы Лиза скрыла даже для дневника.

Итак, англичане — “звери”.

А французы-то?

Но прочь, прочь эти мысли! “Осматриваю Лондон. Была в Вестминстерском аббатстве, в Национальной галерее”. Усердно практикуется в английском языке, который только начала изучать.

Впрочем, это не помешало ей по-английски послать к черту почтового чиновника, который отказывался за нее сам заполнить бланк, “хладнокровно повторяя «no-o»”.

Нет, она заставила его заполнить бланк! Потому что она — Дьяконова! Волжский “темперамент”!

Она сразу купила себе велосипед и “быстро усвоила себе здешнюю посадку: англичанки ездят, держась чрезвычайно прямо, и не делают никакого видимого усилия, чтобы управлять велосипедом. Так мне очень нравится”.

Выпрямив спину, Лиза стала без смущения изучать англичан, их дома, их привычки. Многое ей понравилось — камины, “поэзия домашнего очага, как у нас самовар”; в английских комнатах нет “французской пестроты”, они не заставлены мебелью, “высоки, светлы, просторны и убраны, если можно так выразиться, со спокойным, благородным изяществом… по одному внешнему виду можно себе представить, до чего хороши они в длинные зимние вечера, когда вся семья собирается около огня…”

Стало быть, и это было в ней? Мечта о большой семье, о муже, о детях? Но — скрывала?

Она даже открыла в своем характере черты, сходные с английскими. “Не говоря уже о внешности, хотя и чисто великорусского происхождения, — я не обладаю фигурой русской женщины — с пышно развитой грудью и боками. Я тонка и держусь всегда прямо…”

Но что делает эта прямая, сильная, темпераментная великорусская девушка с королевским именем? Угадайте с трех раз.

Мсье. Это выше моих сил, и я не могу больше с этим справляться. Знаю, что не должна обращаться с этим к Вам, но эта боль побеждает все: гордость, самолюбие, мне кажется, что мое теперешнее существование сведено к этой ужасной муке, от которой единственное лекарство — смерть. Я боюсь не смерти, но той неизвестности, что за ней: “Где мне найти силы жить и как вынесу я день смерти?” Никто не смог ответить на этот вопрос Ницше. Кто же ответит мне?

Это — признание в любви. Косвенное признание. Не надо быть психиатром, чтобы это понять. Или, наоборот, надо быть психиатром, чтобы этого не понять.

Это еще ничего не значит, что я ему написала. Я веду теперь такую деятельную жизнь, жаль только, что мои успехи в английском языке подвигаются медленно…

Значит, когда она писала в письме к Ленселе из Лондона о своем “ужасном состоянии”, она имела в виду не свое физическое здоровье. Физически она чувствует себя как раз хорошо. Ей ужасно в душевном смысле. Даже в Лондоне она не может забыть о нем . И это доводит ее до мыслей о самоубийстве.

Ответ пришел очень скоро.

Мадемуазель, вы слишком самоуверенны, умны, склонны к философии и погружены в свои мысли! Вспомните слова Священного Писания: “Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное”… Не знаю, как Вы относитесь к этим словам, но вот как их понимаю я: ищущий — никогда не найдет, мыслящий — никогда не поймет, взыскующий знания — никогда не узнает; человек — пленник своего разума, он хочет выйти из положенных ему пределов, надеется, что наука приблизит его к бесконечности, но он лишь раздвигает границы своего бессилия: чем больше он узнаёт, тем яснее понимает, сколько ничтожно его знание, и тем больше он страдает; чем больше он страдает — тем сильнее проклинает жизнь, чем сильнее проклинает жизнь — тем сильнее жаждет смерти. Такова, мадемуазель, природа и вашей болезни. Это замкнутый круг, и Вам из него не выйти. Смиритесь, научитесь быть никем, даже если Вам кажется, что Вы нечто значительное. Вы не можете стать меньше, чем есть, но Вам никогда не стать больше.

Преданный Вам Ленселе.

Август 1901 .

Умное, правильное, бездушное письмо.

Винить за него Ленселе нельзя. Что мог врач ответить на совершенно безумное письмо Лизы, написанное почему-то из Лондона? Чем мог ей помочь? Даже если понимал, что она влюблена в него. И тем более чем он мог ей помочь, если… понимал?

“ Так, видно, небом суждено. / Полюбите вы снова: но… / Учитесь властвовать собою; / Не всякий вас, как я, поймет; / К беде неопытность ведет… ” (Онегин — Татьяне).

Дьяконова правильно все оценила.

Какое холодное, разумное письмо! И как хорошо написано. Таким слогом, каким владеет здесь всякий обыкновенный образованный человек, — у нас пишут только немногие талантливые писатели… Только поменьше бы рассуждения, побольше инстинктивного движения сердца. Я была бы счастлива уже и тем, что в его душе есть симпатия ко мне; но даже и этого нет… и к чему только подписался он votre bien dévoué ?

“Всякий обыкновенный образованный человек”. Всякий. Обыкновенный. Это ведь она о нем говорит. Никаких других писем от французов она не получала. Но тут же пишет: “Несмотря на то, что все письмо одно бесстрастное, отвлеченное рассуждение, — каждое слово, каждая буква в нем дороже мне всех сокровищ мира”.

Вот и пойми эту девушку.

Она не хотела расставаться со своим романом.

Не понимая, что уже стоит на гибельном пути.

Или, напротив, понимая?

Не будем утомлять читателя рассказом о посещении Лизой Англии, об этом можно прочитать в ее дневнике. Там много интересных замечаний, там разум преобладает над чувствами, но не мешает чувствам. Ей все интересно, за всеми новыми людьми она наблюдает внимательно и пишет обо всем талантливо и живо, как это всегда умела прежде. Например, когда Лиза находилась в городке Саутборн на юго-западе Англии, куда отправилась со странной мыслью жить поближе к Франции, где находится он , ее познакомили с Владимиром Григорьевичем Чертковым, “другом великого писателя”. Чертков, высланный из России, жил в собственном доме неподалеку — в Крайстчерче, где устроил хранилище для рукописей Льва Толстого по новейшим правилам архивного хранения, — подвал с микроклиматом мог выдержать землетрясение и попадание бомбы.