Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

Орлов ангажировал поэтессу к столу. Корилла, вняв его пожеланиям, была в том же простом полотняном белом платье, что и прежде, когда в жаркую погоду граф возил её к морю и умилялся белыми нежнейшими кружевами вокруг шеи. Тогда она была ещё во флорентийской соломенной шляпке, шелковые ленточки на которой трепетали при всяком, даже легком, порыве ветра. Сейчас, как всегда, поэтесса чувствовала свою колдовскую власть над русским исполином, тяжело дышавшим за ее спиной. Алехан не спешил снова сесть в своё любимое резное кресло раннего барокко, привезенное из Германии, а просто стоял за спиной сидящей поэтессы и, положив свои тяжелые ладони на её округлые плечи, о чем-то думал.

Корилла обернулась, подняла глаза и, бросив взгляд на Орлова, довольно громко, чтобы как-то оживить его, сказала:

– Граф, я знала, что ты безмерный поклонник лаковой мебели, но ты, оказывается, к тому же ценитель античного наследия нашего.

– Ты про этот бюст на подставке цветного мрамора?

– Да будет тебе известно, это римский император …

– …Каракалла. Его мне рекомендовал купить Шувалов, он знает толк в римских древностях. Из Остии, с раскопок доставили. Да, вот, собственно что я хотел… – сказал граф, вспомнив о чем-то, и, прихрамывая, направился к распахнутой двери, ведущей к библиотеке. Стол-бюро в рабочем кабинете хозяина являл собой образец тяжелой мебели из палисандрового дерева. Он взял с него шкатулку и, снова подойдя к спинке кресла Кориллы, надел на шею поэтессы медальон – портрет на цепи, украшенной жемчугом. На фарфоре медальона также в оправе из жемчуга был изображен портрет российской императрицы.

– Ах, как это кстати, – улыбнулась поэтесса.

– Да, синьора, а то я мог и позабыть. Этот портрет тебе может оказать услугу в случае надобности.

– Ах, граф, вы снова заставляете меня трепетать, – Корилла порхнула к зеркалу, в который раз явив взору Орлова загадочное зрелище общения женщины со своим отражением.

Спустя несколько мгновений Корилла обратила на графа свой восторженный взор, но, не выслушав ее слов благодарности, он с улыбкой сказал:

– Ну, да ладно, и впрямь пора кушать!

Орлов хлопнул в ладоши. Слуги задвигались, повинуясь желаниям гостьи. Корилла ограничилась овощными блюдами, приготовленными по старинным тосканским рецептам и обильно сдобренными пряными травами. Алехан ел рыбу и оливки, жадно запивая всё холодным белым вином. Граф любил, когда разные сорта свежевыловленной рыбы ему отваривали с пряностями на манер известного в тех краях буйабеса. Чтобы поэтессе не было скучно, он беспрестанно шутил, как всегда звучно чавкая и икая. Корилла не единожды настойчиво советовала другу сердца, вкушая яства, не спешить, под вечер есть меньше тяжелой пищи, а вместо вина пить простую воду. Граф порой к рекомендациям прислушивался, но в отсутствие поэтессы всё же делал то, к чему был привычен в России. Наконец, слуги были отпущены. На столе осталось недопитое вино, вода и соки в высоких стеклянных бокалах с крышками, декорированных матовой резьбой. Два красивых фужера с резными парусниками по стеклу были оставлены пустыми на случай.

Граф распорядился его не беспокоить, отменив все встречи, сославшись на недомогание, гнать всю толпу просителей со двора, поскольку выслушивать кого-то и подавать на бедность в этот жаркий день, а тем более вечером, он был не намерен.

Он вновь остался наедине с Кориллой и почувствовал, что боль в спине немного успокоилась. Он не раз замечал за собой, что в такие минуты невольно начинал почти по-старчески брюзжать и сетовать на отсутствие настоящего дела.

Алехан налил в стакан вина и промолвил с тоской:

– Настоящего дела хочу, чтобы сводило с ума, и позабыть о своих хворях.

– Верно, прошлой осенью в мое отсутствие ты о своих хворях и не думал?

– Ты о чем толкуешь, – насторожился Алехан.

– Слышала, что ты приятно проводил время с некоей Елизаветой – как мне известно, этой особой было озабочено всё общество?

– Приятно?

Стакан выпал у графа из рук, но не разбился, лишь вино пролилось на стол. Хотя Орлов предполагал, что Корилла непременно напомнит ему об этом дьяволе в юбке и ждет только удобного момента.

– Это было не только неприятное, но крайне трудное дело, скажу тебе. Для всех: меня, Грейга, Христенека, даже кавалера Дика.

Граф раздумал присаживаться, даже сделал несколько решительных шагов назад.

– Неприятное, говоришь? Странно, а мне напели, что она хороша собой, умна. В общем, в твоем вкусе.

– Как же ты любишь насмехаться, Мария! Я не шут и не похотливый соблазнитель, готовый волочиться за каждой юбкой. Ты у меня была не одна, и я у тебя, прости, не первый, но мы жили и живем поныне нашими чувствами. Здесь же другое дело – именно дело, а не чувства. В сношения с ней мне пришлось вступить не по своей воле.

– Слухами земля полнится. Только на сей раз слухи эти кажутся уж очень правдоподобными, – Слова Кориллы прозвучали слишком сухо, оттого графу показалось, что дама его сердца начала сердиться.

– Если даже ты в них веришь – значит, мы сделали своё дело хорошо, – улыбнулся Алехан.

– Кто это мы? Ты и эта Елизавета?

– Нет! Мы – это мы. Не я один желаю Отечеству служить исправно.

– Может, расскажешь, чтобы я тебя не подозревала черт знает в чем и не допускала посрамления?!

Корилла разразилась тирадой бранных слов. «Porca Madonna! Madonna puttana», – несколько раз прозвучало из ее уст.

– Брань твою терпеть не могу! Устал, право слово! Смилуйся, голубушка! Ладно, готов опять всё, как на духу! Только пусть мой рассказ никогда не станет сюжетом для твоих поэтических фантазий.

– Будь покоен, это тебе обещает Корилла Олимпийская! – поэтесса горделиво положила правую ладонь на грудь, прикрыв медальон, подаренный графом.

Алехан так и не присел, хоть стоять ему было непривычно, он лишь вплотную подошел к Корилле, глядя на нее в упор, отчего она поежилась, ощутив силу его загадочной натуры. Он помолчал, опустив глаза, подошел к столу, но на сей раз выпил лишь стакан воды.

– Я не знаю до сих пор, кто она. Чего-чего, а имен у Елизаветы воистину было предостаточно. Первые сведения о самозванке мы получили ещё в декабре 73-го года, но большого значения им не придали. Тогда, да будет тебе известно, были дела поважнее.

– Напомни граф, может, чего и запамятовала.

– Помнится, я тебе говорил, что брат мой Григорий был в отношениях особых с нашей императрицей. Хотя…на это время уже выпало их мучительное расставание. Место моего брата к весне 74-го окончательно занял Гришка Потемкин. Видимо, тогда кто-то умный во Франции смекнул, что, коль брат мой не у дел в России, да ещё бунтовщик Пугачев гуляет по стране, хорошо было бы попробовать меня на любимый французами манер купить.