book

Итак, революция в глазах ошеломленного американского визитера предстает совсем не так, как ее описывали ему его друзья. А культ рабочего заставляет его поискать в словаре происхождение самого слова «работа». Выясняется, что оно происходит от другого русского слова — «раб». Писателю-художнику остается теперь только отлить свое впечатление от увиденного и услышанного в достойную форму — испепеляющей антисоветской сатиры и саркастического бурлеска. Так, для революции подыскивается метафора «поливальной машины», которую Каммингс видит на улицах Москвы брызжущей беспорядочным потоком воды во все стороны:

И вот я чувствую (в тот самый момент), сколь совершенно прославленная революция всех революций напоминает эту буйствующую поливальную машину, обыкновенно благородный механизм, добивающийся здесь — вследствие (быть может) какого-то дефекта в своей конструкции или (может быть) безграмотности или (вероятно) игривости ее водителя — явной, хоть и иллюзорной утраты своей незначимости; некой внезапной способности к неумело бесшабашному поведению <���…> вполне естественно вследствие которого случаются обыкновенные безобидные бедствия.

Советская монета выпуска 1931 г.

Э. Э. Каммингс присматривался к мельчайшим деталям советского быта и советской идеологии: не прошло мимо его внимания и тотальное засилье большевистской символики, в том числе на банкнотах и монетах

А Храм Василия Блаженного предстает в его ироничном воображении как двигатель «перманентной революции» — по форме своих спиралей, устремляющихся в вечность; и по функции — как новый музей революции, выросший в лоне православного собора. И все это — революция? Для Каммингса все это просто комедия, пусть не божественная, но нечеловеческая — комедия марионеток, «безыгровая игра, чье несведущее начало четко предопределяет свой сведущий конец, или которая может просто быть по отношению к жизни, как уравнение по отношению к улыбке». А революция… Истинная революция осуществляется в Я — в «дарящих стенах » одного «единственного дома», которым является поэт и которым является личность: «“ Революции” повсюду должны сгинуть, а не эти стены: только эти стены и есть Революция».

Братья Стенберги . Рекламный плакат к фильму «Шестая часть мира» Дзиги Вертова. 1926. Фильм смонтирован из документального материала, отснятого в разных регионах СССР. Кадры хроники «захватывают жизнь врасплох», а монтаж превращает документалистику в панораму символов, нагруженных пафосом преобразования мира

Иронический градус повествования в «ЭЙМИ» подогревается и мастерским утрированием религиозной метафорики применительно к описанию советского «немира». Изображая Советскую Россию как ад, он описывает ее как «рай наоборот». Ведь для советского человека СССР и есть райская земля, только избавленная от религиозных атрибутов. Неназванный персонаж в романе оглашает одну из «заповедей» советских реформ и их отношение к религии: «Так же и со всеми другими успешными реформами: всякий раз царство небесное становится все менее необходимым». Сочувствующий этим реформам персонаж по имени Ассириец (знакомый Каммингса) видит это небесное царство здесь, в Стране Советов. В ответ на сомнения «товарища К.» в том, сможет ли тот спокойно уехать домой, он утешает: «“Иностранец” (успокаивает Ассириец) «может быть не допустим в этот рай на земле, но удерживать его тут уж точно никто не станет». В одной из приватных бесед сам «товарищ К.» признается, что никак не может ужиться в этом земном раю социалистического режима: «В сущности, ничто так быстро не приводит меня в дрожь, как мысль о том, что, спустя десять-двенадцать лет пребывания в раю-на-земле, я буду размахивать красным флагом в триумфе над адом». Его убеждают, что Советская Россия — « рай для писателей». Но лучше уж один мир в голове, чем два «немира» в руке, отшучивается он от предложений остаться в этой стране — «этом кусочке Райка на Земельке, Марксландии».

Г. Клуцис . [Карл Маркс]. Плакат. 1933. Выдающийся плакатист, мастер цветного фотомонтажа, Клуцис чрезвычайно много сделал для создания культа советских вождей. Расстрелян в 1938-м по сфабрикованному делу «латышских националистов»

Образ Карла Маркса — одного из «богов» коммунистического пантеона — обретает в «ЭЙМИ» гротескные черты. Его портреты, бюсты, изречения призраками гуляют по советскому «немиру». Каммингса склоняет его имя на разный лад, то представляет его «надмирным богом», к которому взывает поэт-рассказчик (поминая о светлом марксистском прошлом автора книги), то цитирует его в пародийно-возвышенных контекстах (« И сказал Маркс»), то комически отождествляет его с фигурой Санта-Клауса ( «Карла Санта Клаус Маркс»), Последний часто становился героем других произведений Каммингса, в частности, абсурдистской драмы «Санта-Клаус: Моралите» (Santa Claus: A Morality). В сходстве внешнего вида обоих образов (борода, красная символика) сквозит бурлескное уподобление характера двух персонажей — оба приносят «добро» в этот мир, изменяя его «к лучшему»; оба окружены ореолом таинственности и почти святости. В комическом скетче Каммингса «Мылигия» (отсылка к лозунгу Маркса «Религия — опиум для народа» и советской мы-идеологии), написанном вскоре после поездки в СССР, немецкий проповедник коммунизма предстает в облачении нищенствующего картавого старика, являющегося к мавзолею Ленина и представляющегося караулу «товамищем Санта-Клаусом». Он просит аудиенции «товамища Сталина», который, как сообщается, находится то ли в кабинете Ленина, то ли в гробнице, а то и в утробе самого «товамища Ленина». Сталин, выходящий из дверей мавзолея, узнает в старике своего идола и в истерике и ужасе от явления призрака пред его очами, вскрикивает: «Маркс!» Этот скетч по мотивам посещения Каммингсом России замечательно дополняет бурлескные образы коммунистических вождей в «ЭЙМИ».

Э. Э. Каммингс . Чарли Чаплин. Рисунок пером. 1924

Бурлеск как разновидность развлекательной литературы и театра интересовал Э. Э. Каммингса особо. Он восторгался мастерством Чарли Чаплина, сам сочинял пьесы с элементами бурлеска, создавал бурлескные комиксы и зарисовки по мотивам «Krazy Kat» [34] Американская популярная серия газетных комиксов, выходившая с 1913 по 1944 гг. , написал о бурлескном искусстве несколько журнальных статей. В одной из таких статей в защиту бурлеска как новой формы современного искусства он объясняет, что бурлеск сталкивает «противоположности» друг с другом, позволяя нам узнавать о вещи или человеке во всем объеме их материальности, подобно кубизму в изобразительном искусстве: «Это качество объемного знания, или невообразимости, составляет суть бурлеска» [35] Cummings Е. Е. You Aren’t Mad, Am I? // E. E. Cummings: A Miscellany Revised. New York, 1994. P. 127. . Непреложная житейская достоверность бурлеска соотносится им с «его даром бесстрашия, его опустошающим обыкновением внезапного развенчания всего священного и высокопарного». Автор бурлескного сочинения может при этом имитировать какой-либо из известных стилей речи или искусства, перенося стилистические признаки пародируемого стиля на несоответствующий ему материал при построении комического образа [36] См. о бурлеске в американской культуре: Allen R. С. Horrible Prettiness: Burlesque and American Culture. Chapel Hill, 1991. . Как раз в рамках такой эстетики обыгрываются и многие сцены «ЭЙМИ»: Мавзолей Ленина изображается как пирамида с членистоногим существом внутри; стиль пролетарской агитации представлен как проповедь; речь персонажей сопровождается иронически снижающим или возвышающим комментарием рассказчика, а отдельные персонажи выступают в не свойственных им обличиях (Маркс — Дед Мороз; американский театрал, отдающий поэта в руки других спутников посередине его пути в ад — Вергилий; туристическое бюро Интурист — Инферно для иностранцев и т.д.). Сама идея Страны Советов как рая для одних и ада для других — бурлескна вдвойне: она не только травестийно изображает «мир» и « немир » глазами по-разному настроенных к ним действующих лиц, но и беспощадно пародирует стиль «Божественной комедии» как свой прецедентный текст.