Роберто Пацци - В поисках императора

– Солдаты! У нас больше нет времени, чтобы обманывать друг друга! Я уже стар и должен умереть по закону природы, а вы – по закону истории, потому что предатели императора должны быть беспощадно уничтожены! – И он саблей рассек воздух со свистом, похожим на шипение змеи.

– У меня уже есть список тех, кто хотел бежать! Если вы хотите, чтобы я сохранил им жизнь, пусть те, кто собирался уходить этой ночью, выйдут из строя и соберутся вот там! – Он указал на свободную площадку недалеко от орудий.

Ответом было мертвое молчание. Строй колыхнулся, но никто не двинулся. В течение этой нескончаемой минуты полковник Ипсиланти, неподвижный, как статуя, в первый раз в жизни испугался, что потерял контроль над событиями, что не знает больше, где добро, а где зло. Офицеры вокруг князя взмокли от пота. Наконец, все пришло в движение и в беспорядке лиц, бород, ремней, ружей, беретов, ботинок, шинелей несколько сотен солдат вышло из четырех батальонов, чтобы выстроиться на указанной князем площадке около орудий.

Теперь неверные были отделены от верных. И их было много, гораздо больше, чем подсчитал Хабалов. Вероятно, там собралось больше половины полка. Впереди всех, оставшись без сабель, которые они положили перед Ипсиланти, стояли несколько офицеров, и среди них Гудериан, командир второго батальона.

– А-а-а, значит у них будут и офицеры… – вполголоса произнес Ипсиланти.

Теперь солдаты молчали, как будто произошло нечто очень простое, но настолько важное, что все слова становились совершенно бесполезными – и слова, и слезы, и прощания, и проклятия. Те, кто остался в строе верных, стояли и смотрели на своих товарищей, с которыми прошли Европу и Азию, бились с турками и переносили сибирские морозы. Их взгляды были растерянны, словно с этого момента даже для тех, кто остался и не изменил присяге, неотвратимо начиналась новая жизнь, другое, более серьезное служение, поскольку выбор их жизни был сделан и возможности изменить решение уже не будет. Другие, сумевшие решиться на новый жребий, были они предателями или нет, уже отделились, взяли судьбу в собственные руки, перестали пассивно исполнять чужую волю. Теперь им придется нести всю тяжесть выбора на своих плечах.

Ипсиланти не хотел больше никаких отсрочек. В течение нескольких часов после наступления сумерек он распределил запасы на два дня, дал отбой верным и забрал с собой Хабалова и двоих командующих батальонами. Он хотел, чтобы бывшие солдаты его полка покинули лагерь без свидетелей и бесследно растаяли в ночной тьме. Теперь князь вполне успокоился, он считал, что выполнил свой долг, – не стал губить бедных своих солдат, не нарушил присяги царю.

– Мой дорогой Хабалов, теперь вы понимаете, почему это походило на Страшный Суд?

– Конечно. Только мы сами никогда не сможем выбирать, – заметил пожилой офицер, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи палатки: ему слышались шаги уходящих «неверных».

– Почему же нет? Вы же видели, что сделал Гудериан?

– Я не имел в виду измену, ваше превосходительство…

– Дорогой Хабалов, значит, вы просто не хотите рисковать, боитесь ненависти, которая обрушится на вас с противной стороны! Разве вы не знаете, что в истории полно изменников, которые потом становились святыми? Уставы уходят, и остается правда. Теперь, когда мы одни, я скажу вам: сейчас Гудериан мне гораздо симпатичнее, чем был раньше.

– И вы хотели, чтобы ими командовал я?

– Раньше, когда я мог выбирать, хотел. Сейчас это уже невозможно, вам пришлось пойти за мной.

– Только куда, ваше высокопревосходительство?

– Туда, где происходит то же самое, что и в нашем полку. Неважно, что мы торчим посредине Сибири, неважно, что изолированы от мира вот уже два года, все повторяется…

– Значит, вы верите тому, что евреи рассказывали про беспорядки в Петрограде и про отречение государя?

– Я верю моим глазам, милый мой Хабалов, а они немало повидали за шестьдесят лет! Как и ваши, поскольку мы почти ровесники. Сегодня перед нашими глазами была вся Россия, восставшая против меня и против царя. То, что происходит здесь, случилось и там, в Петрограде…

Пока двое немолодых офицеров разговаривали, из леса послышалась песня. Ее запели те, кто уходил из лагеря, те, кто решил стать свободным. Это была песня про девушку, которая ждет в деревне солдата, но когда он возвращается через много лет домой, то не находит ее. Солдат бросается на поиски, но все бесполезно, тогда он решает пойти к царю и попросить, чтобы тот отправил своих казаков искать девушку. Но царь, выслушав просителя, переодевается в солдатскую одежду и сам отправляется искать пропавшую возлюбленную солдата…

– Слышите? – сказал Ипсиланти. – Они поют, они счастливы, а это уже немало, не правда ли? Я должен признаться вам в одной забавной вещи: после того как я отдал приказ, я испугался – вдруг никто не сдвинется с места, никто не захочет изменить присяге. В тот момент, вы мне не поверите, я испытал самый сильный страх в моей жизни.

Однажды утром огромная беспокойная тень мелькнула в окнах комнаты Николая, Аликс и царевича. Они не обратили бы на нее особого внимания, если бы не странная беготня охраны и пронзительный крик Юровского, требующего закрыть все ставни изнутри. Алексей, все еще в бреду, распахнул окно настежь и увидел огромного орла, усевшегося на крышу сарая. Все бросились укладывать мальчика в постель, но замерли, увидев царственную птицу, расправлявшую крылья, чтобы вот-вот снова взлететь. Николай, не двигаясь, следил, как орел взмывает в воздух и его тень снова накрывает дом. Дождавшись, когда Юровский сам поднялся к ним в комнату, он торопливо закрыл окно. Несколько минут прошли в глубокой тишине. Даже Юровский не вымолвил ни слова. Романовы не двигались с места, глядя на окна, будто те были открыты по-прежнему.

«Ничего особенного, орлы на Урале встречаются, – бормотал Юровский себе под нос, спускаясь по лестнице. – Рады ухватиться за любой повод, чтобы устроить демонстрацию. Но откуда вдруг столько птиц? И все слетелись сюда, будто в городе нет больше места. Каждый вечер заводят свои концерты, это начинает выводить из терпения…»

Днем обитатели второго этажа могли наблюдать кипучую жизнь своих крылатых товарищей, добровольно разделивших с ними заключение. Их пение, такое разное и выразительное, отвлекало узников от тяжелых мыслей. Людям казалось, что они сами становятся легче перышка и вот-вот смогут оторваться от земли и улететь. Птицы выбрали среди всех строений города именно Ипатьевский дом, где томился в заключении царь. Они разделили заключение Романовых по доброй воле, по вдохновению высших сил, а значит, были частью общего плана, который зрел уже давно и вот-вот должен был воплотиться в жизнь, как и предрек в вещем бреду Алеша. Николай видел, как беспокойно на душе у жены и детей, как вздрагивают они при появлении каждой новой птицы. Неуверенность в будущем и жизнь в заточении подталкивали его близких, и с каждым днем все сильнее, на поиски сверхъестественного, в котором мог заключаться какой-то знак небес. Столь напряженное ожидание вмешательства высших сил выдавало беспомощность и потерю надежды. Он и сам теперь часто терял трезвость и ясность взгляда и поддавался общему настроению ожидания, хотя старался не выдавать себя и следил за птицами украдкой.