Роберто Пацци - В поисках императора

– Папа, что ты делаешь? Ты что, хочешь рассмотреть, как бежит кровь под кожей?..

Алексей появился на пороге неслышно и напугал отца.

– Посмотрим, похожи ли наши руки. Подойди сюда.

Алексей подтолкнул коляску поближе к отцу. Николай взял руки сына, сжал их и поднес к глазам, а потом к губам, чтобы поцеловать.

– Тебе плохо, папа?

– Что тебе сказал этот человек?

– Он говорил с мамой, не со мной.

– Ты ничего не слышал?

– Нет. Я слушал, как внизу поют солдаты. Слышишь? Они все еще поют… Это не частушки, это хорошая песня, об одной девушке, которая ждет в деревне солдата, и солдат возвращается туда после многих лет…

– И чем она заканчивается?

– Солдат возвращается, но девушки там больше нет, и он ищет ее, ищет и не находит.

– Ну, что же ты замолчал? Продолжай.

– Тогда солдат решает пойти к тебе, к царю то есть… и просит его помочь найти девушку, послать казаков, чтобы они отыскали ее, чтобы не возвращались, пока не отыщут…

– А я что сделал?

– Ты переоделся в мундир солдата, а его переодел в царя, сказал ему ждать, потому что скоро вернешься с его девушкой… – Алексей замолчал, глядя на отца.

– А потом?

– Потом… потом ты вошел, и я больше ничего не услышал, теперь они снова запели, но ты начал спрашивать, что это за песня, и так мы никогда не узнаем, чем она заканчивается.

Алеша подошел к окну, но солдаты уже вошли в дом, и пение прекратилось. Мальчик был так разочарован, что Николай притворился, что знает эту песню.

– Это старая песня, я ее слышал. Я тебе сам расскажу, чем она заканчивается. Я спрашивал у тебя, только чтобы убедиться, что это та самая песня.

Алексей повернулся и внимательно слушал.

– Я больше не вернусь в мой дворец, а солдат будет ждать меня и притворяться царем до конца своей жизни.

– Ты не вернешься потому, что не можешь найти девушку, или потому, что не хочешь больше быть царем?

Николай посмотрел прямо в широко распахнутые синие глаза сына. Прежде он никогда не видел их такими.

– В песне ничего об этом не говорится; по крайней мере в той, которую я знаю… – ответил он, улыбаясь.

Алексей задумался. Потом потихоньку, вполголоса, начал напевать мотив. Тут вошел Харитонов и сказал, что ужин подан.

Все были уже за столом: Аликс рядом с Ольгой и Марией, потом Татьяна, Анастасия, два места для царя и наследника, затем доктор и трое караульных. Подавал Тр упп и Демидова, которым помогал сам повар. Прежде чем сесть, Николай поудобнее устроил сына в коляске, перекрестил всех и прочитал вслух молитву. Алексей заметил, что нет Лени, поваренка. В этот день Юровский сказал Леньке, что в нем больше нет нужды, и отослал его к друзьям в дом Попова. Он разрешил ему взять кресло царевича на колесиках, которое так нравилось поваренку, и играть с ним, если ему хочется, потому что у царевича есть еще одно. Солдаты уже приступили к ужину. Николай не знал, что на Кавказе, откуда их привезли сюда, они собственными руками зарыли живыми в землю князей Урусовых, отца и сына. Князь-отец был когда-то секретарем Георгия, брата Николая; сын был товарищем Алеши по детским играм и состоял в императорском пажеском корпусе.

Разговор за столом был необычно веселым. Доктор занимал царицу рассказом о своих детях, оставленных в Берлине, от которых этим утром он получил весточку; царица внимательно слушала, следя за тарелкой Алексея. Царь, оставив Татьяну беседовать с Ольгой, заговорил по-французски с Анастасией. Мария перебивала Татьяну и шептала что-то Ольге на ухо, и обе они прыскали от смеха, поглядывая на солдат, сидящих на другом конце стола, Демидова – даже она была более воодушевленной и веселой, чем обычно, – меняла тарелки раньше, чем они пустели. То и дело она заговаривала с поваром и смеялась, отгоняя прочь камердинера: «Иди, иди к солдатам…»

Все ждали харитоновского торта, но притворялись, что ничего не знают об этом, чтобы не портить повару его затею и сделать сюрприз Алеше, большому любителю сладкого. «Этим типам мы тоже должны дать?» – спросила камеристка царицы у повара, и тот, обхватив себя руками за плечи, покачал головой: «Как мы можем не дать им, ты же сама знаешь».

Доктор углубился в спор с царем о поведении французских войск там, на войне. Он знал, что царь питает слабость к французам и особенно остро переживает их предательство после революции. Николай помнил едкие комментарии во французских газетах о своем отречении. Столько лет верного союзничества с его стороны! Он удерживал немцев под Марной, чтобы они не могли взять Париж, и что получил взамен? Обвинения и презрение.

Пользуясь необычной разговорчивостью царя, доктор хотел подвести его к мысли, что в храбрости и стойкости русские много сильнее французов, солдат слишком легкомысленных и пугливых, эмоциональных, не поддающихся дисциплине. Царь и не возражал ему особенно – растущее беспокойство мешало ему продолжать разговор. Он бы отдал половину своей прежней власти, чтобы узнать, что думают о русских и французах эти трое солдат, жующих в полном молчании. Николай часто поглядывал на них: он знал, что они были из той команды «латышских стрелков» из десяти человек, входившей в секретную комиссию, которых прислали, чтобы сменить прежний караул, поскольку имелся «особый случай и особые обстоятельства». Они не были похожи на литовцев; может быть, молва окрестила их так заодно со всеми инородцами, жившими в империи и плохо говорившими по-русски. Они больше походили на венгров, попавших в плен на войне и оставшихся с красными. Что им за дело до русских солдат и до их боевых качеств! Николай попытался представить себя иностранным солдатом, который рассматривает, как царская семья ужинает под конвоем.

Кем они были для этих троих? Чем отличалась, на их взгляд, от остальных женщин царица? А государь российский? Что было в их молчании – смущение или безразличие? Скорее второе, поскольку ели они медленно, тщательно рассматривая и прожевывая каждый кусочек, и Николаю это было неприятно. Караульные очень редко поднимали свои глаза от тарелок, ни разу не перемолвились словом даже между собой, они спокойно и уверенно накладывали себе еду, словно были в обычном, ничем не примечательном трактире, где не на что смотреть. На тарелках они не оставляли ни кусочка, но и особо голодными не казались.

В какой-то момент Николай почувствовал, что разговор с доктором смешон и тягостен: все они были смешны, абсурдны в глазах этих трех солдат. Вспышка веселости в этот ничем не выделяющийся июльский день 1918 года, устаревшие титулы «ваше величество» и «ваше высочество», патриотические разговоры, урок французского, торт придворного повара – все казалось глупым и смешным рядом с этой тройкой, молча жующей мясо.