Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

— Не кричи, ваше благородие, — спокойно ответил старик. — Сказал, не знаю. А поступаю я по обычаю. — И он опять низко поклонился девушке.

Ротмистра сменил следователь Матушкин, ее давний знакомый по Петербургу. В чем-то провинился, его перевели в Тверь. Матушкин сидел респектабельный, насупленный. Очные ставки отменил, увидев их бесполезность. От показаний Конкордия отказывалась. Матушкин пригрозил лишением прогулок, но почему-то медлил. Видно, понимал ложность обвинения.

— Вы анархистка?

— Почему анархистка? Я сторонница разумного порядка.

— И поэтому наводняете русское государство листовками, надеясь подорвать существующий строй? Ей-богу, вы заблуждаетесь! Зажигательными прокламациями можно лишь папиросы зажигать.

— В таком тоне говорить отказываюсь!

При допросе присутствовал Уранов. Он возразил громко, зло. Конкордия, отвыкшая в одиночке от шума, с трудом слушала его.

— Заставим, непременно заставим! Потом на коленях будете просить, чтобы приняли показания! Только я не приму, да-с, не приму!

— Пустое! Распорядитесь отправить меня в камеру. И предупреждаю, что при первом же посещении тюрьмы прокурором заявлю протест на недопустимое ведение следствия! И на допросы являться не желаю.

— Силой приведем! Вы приложили ручку к такому делу, за которое веревочка полагается. — Уранов гаденько рассмеялся. — Веревочка!

Матушкин прикрыл глаза ладонью. Он старался вызвать подследственную на разговор, а этот солдафон... Матушкин морщился, как от зубной боли.

— Прикажите отвести меня в камеру! — требовательно повторила Конкордия. — Вы унижаете не меня, а себя.

С того дня Конкордию на допросы больше не вызывали. Она сидела в камере и целыми днями читала немецкие книги из тюремной библиотеки. Прогулок и права переписки ее лишили.

Конкордия страдала от неизвестности. Правда, надзирательница намекала, что за пятерку передаст записку, но Конкордия, боясь подвоха, отказалась. И вдруг заговорила стена. Послышались удары — неуверенные, слабые, словно через вату. Бросилась на койку, прижалась к холодному камню. Неужели в соседней камере, так долго пустовавшей, появилась узница? И эта узница... Паша Куделли! Конкордия оживленно принялась выстукивать и вдруг опустила руку. А если? Нет, нужно убедиться, непременно убедиться...

Конкордия переступила порог своей камеры. Она попросила свидания с Матушкиным и, разумеется, сразу же его получила. Другого пути выбраться из камеры не предвиделось. За долгие бессонные ночи все обдумала, рассчитала. Дежурный надзиратель впереди. Конкордия сделала несколько шагов, наклонилась поправить шнурок на ботинке. Надзиратель повернулся, недовольно поморщился. Конкордия бросилась к дверям соседней камеры. Под рукой скользнула круглая, как пятак, железка. Конкордия прилипла к волчку. За столиком сидела Куделли! Голова склонилась над книгой, крупные белые руки лежали на коленях.

— Паша! — звонко позвала Конкордия.

Прасковья Куделли сорвалась с табурета.

— Кона!..

Коридор наполнился криками. Заключенные барабанили и железные двери, раздавались громкие голоса. Громову схватил надзиратель, невзирая на отчаянное сопротивление. Громыхали сапоги. Свистки. Вой сирены.

— В карцер! Немедленно в карцер! — орал дежурный с перекошенным от ярости лицом.

— Кона, милая! — кричала Куделли. — Что они с тобой делали?.. Кона!.. Кона!

Над Москвой занимался поздний декабрьский рассвет. Бледным шаром проступало солнце. Клубилась поземка. Тускло мерцали газовые фонари, озаряя улицы дрожащим светом.

На Лесную улицу, застроенную невысокими двухэтажными домами, вышла дама в меховой ротонде. У резных ворот конно-трамвайного парка топтался городовой, потирая озябшие руки.

Городовой удивленно оглядел даму, поднявшуюся в столь ранний час. «Видно, из благородных. Меховая ротонда, поди, немало стоит: мех золотом отливает. А шапка-то и муфта куньи!» — размышлял городовой, устав от безделья на посту.

— Милейший, надо бы извозчика, — потребовала дама.

— Да нет его, сударыня. — Городовой подошел поближе. — Время-то какое смутное. Бастуют-с...

— Благоглупости оставь при себе.

— Слушаюсь!

— Как же я доберусь на Ордынку? У княгини Дондуковой именины. Мне непременно нужно успеть к заутрене. — Дама переменила руку, в которой держала коробку с тортом.

Коробка обычная. На блестящем картоне розы, перевязана красной широкой лентой.

Городовой виновато пожал плечами. Дама, окинув его гневным взглядом, пошла направо.

Город просыпался. На улицу выползали дворники в белых фартуках, расталкивали ночных сторожей бакалейных лавок. Сменился караул у Бутырской пересыльной тюрьмы. За зубчатой красноватой стеной виднелась Пугачевская башня с закругленными оконцами. Дама замедлила шаг, тоскливо рассматривая массивные ворота, полосатую караульную будку, солдата с винтовкой.

Ветер ударил в лицо. Она прикрылась муфтой и, повернув на Долгоруковскую, прибавила шагу. У магазина Курникова заспанный приказчик снимал тяжелые болты на ставнях. Зевал рыжий худой пес. Топтался в подшитых валенках сторож, похлопывая варежками. Вьюга закружила быстрее. Стало плохо видно дорогу. Дама обрадовалась, заслышав звон колокольчика. Из снежной пелены показалась лошадиная морда. Дама, путаясь в неудобной ротонде, перелезла через сугроб. Извозчик отвернул овчинный воротник, остановил лошадь, лениво отстегнул медвежью полость.

— Побыстрее, тороплюсь!

Старик привстал, крикнул, и сани понеслись, разрезая белую метель. Конкордия с облегчением откинулась на сиденье. На коленях коробка от Елисеева.

Вот уж пятый день, как она приехала в Москву из Одессы. Четырнадцать месяцев отсидела в тверской тюрьме, доказывая свою непричастность к убийству Волнухина. Сколько пережито допросов, очных ставок! И наконец, Уранов признал себя побежденным. При последнем свидании глухо сказал, что следствие прекращено, хотя он лично уверен в ее виновности.

— В виновность мою вы никогда не верили, да и оснований нет! — возмутилась Конкордия.

— А вся ваша жизнь? — желчно заметил Уранов.

— Жизнь, — в раздумье повторила Конкордия. — Жизнь мы понимаем по-разному.

— Жизнь! — отпарировал полковник.— Вечно по тюрьмам, нелегальным квартирам... Под страхом ареста...

Освободили девушку условно. Ходатайствовала мать, а Иннокентий Иннокентьевич внес тысячный залог. Калерия, встретив сестру в тюремной канцелярии, громко сказала: «Они оценили тебя в одну тысячу, мы — значительно дороже!» На залог пошло приданое сестры. Конкордия ушла в подполье, оказалась на нелегальном положении. И опять поздней ночью уезжала из Твери. На вокзале торчал шпик — Уранов не оставлял ее в покое. После Твери поехала в Николаев, затем в Одессу.