Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

Однажды утром, когда Арнау и трое его новых друзей проходили между палатками, они увидели рыцаря, возвращавшегося после конных упражнений. Жеребец, который направлялся в конюшню в предвкушении вполне заслуженного корма и отдыха, вероятно, с нетерпением ожидал, что с него вот-вот снимут бремя доспехов, покрывающих его грудь и бока. Он приплясывал, высоко поднимая копыта.

Всадник пытался добраться до своей палатки, не причиняя никому вреда, объезжая солдат и снаряжение, сложенное кучами в проходах между палатками. Но конь, крупный, разгоряченный, вынужденный подчиняться безжалостным рывкам уздечки, едва сдерживался, стараясь побыстрее прошествовать вперед в величественном танце, при звуках которого всех, кто проходил мимо, бросало в такой же пот, какой покрывал бока животного.

Арнау и его товарищи отошли подальше от всадника, насколько это было возможно, но по иронии судьбы именно в это мгновение конь сильно двинул крупом вбок и ударил Жауме, самого маленького из них.

Солдат потерял равновесие и упал на землю.

Удар не причинил парню вреда, а сам всадник даже не оглянулся, продолжая свой путь к ближайшей палатке.

Однако хилый Жауме упал как раз туда, где несколько ветеранов играли в кости на свою месячную плату. Один из них уже проиграл почти все деньги, которые причитались ему за будущие кампании короля Педро.

Понятно, что ссора не заставила себя ждать. Неудачливый игрок поднялся во весь рост, приготовившись выплеснуть на Жауме тот гнев, который он не мог излить на своих товарищей. Это был крепкий мужчина с длинными грязными волосами и бородой. Лицо ветерана, искаженное от злобы, которая охватила его не только из-за неудачного падения Жауме, но в гораздо большей степени из-за постоянных проигрышей, навело бы ужас и на самого отважного из противников.

Солдат схватил несчастного новобранца за грудки и поднял его до уровня своих глаз. У Жауме даже не было времени осознать, что происходит. Только что его толкнул боевой конь — и он упал, а уже в следующее мгновение на него набросился какой-то взбесившийся солдат.

Тем временем бородач, не переставая орать во все горло, стал трясти Жауме и, не отпуская его, бить по лицу так, что у того из уголка рта потекла тоненькая струйка крови.

Арнау увидел, как Жауме дрыгает ногами в воздухе.

— Отпусти его! Скотина!

Собственный голос, раздраженный и злой, удивил его самого.

Люди начали отходить от Арнау и ветерана. Жауме, тоже изумленный, перестал дрыгать ногами, а бородач, оставив в покое хлипкого новобранца, повернулся к тому, кто посмел оскорбить его. Внезапно Арнау увидел, что оказался в центре круга, образованного множеством любопытных, собравшихся посмотреть представление.

Арнау стоял напротив разъяренного ветерана, и в его голове лихорадочно проносились мысли: «Зачем я оскорбил этого солдата? Зачем назвал его скотиной?»

— Он не виноват… — пробормотал Арнау, показывая на Жауме, который все еще не понимал, что происходит.

Не говоря ни слова, бородач набросился на Арнау, как бешеный бык; он ударил его головой в грудь, отбросив на несколько метров, так что зевакам пришлось отскочить в сторону.

Арнау почувствовал такую боль, как будто ему пробили грудь! Зловонный воздух, к которому все уже успели привыкнуть, казалось, на мгновение исчез. Он широко открыл рот и попытался подняться, но следующий удар в лицо снова опрокинул его на землю.

От жгучей боли в голове Арнау едва не потерял сознание. Он попробовал отдышаться, сделав пару глубоких вдохов, но еще один удар, на этот раз по почкам, свалил его на землю. Потом началось ужасное избиение, и Арнау, не в силах противостоять сопернику, закрыл глаза и свернулся в клубок.

Когда ветеран прекратил наносить удары, Арнау казалось, что этот сумасшедший разорвал его на куски. Но несмотря на боль, пронизывающую его тело, он чувствовал в себе нечто такое, что могло бы помочь ему в поединке с этим безумцем. Казалось, будто он слышит чей-то голос…

Лежа на земле, все еще скорчившийся от боли, Арнау напряг слух.

И он услышал это. А затем еще раз и еще…

Он широко раскрыл глаза и обвел взглядом людей, стоящих вокруг. Они смеялись, показывая на него пальцем, но слова отца звучали отчетливо:

«Я бросил все, что у меня было, лишь бы мой сын был свободным».

В потрясенном сознании Арнау смешались события и воспоминания: он увидел своего отца, висящего на веревке на площади Блат; вспомнил первый камень, который отнес к церкви Святой Девы у Моря, и те усилия, которые ему пришлось приложить, чтобы донести этот камень на еще не окрепшей спине; почувствовал щемящую боль и гордость, представив, как сбрасывал его на глазах у всех, кто строил церковь.

Арнау медленно поднялся, его лицо было в крови…

Ветеран, ухмыляясь, потирал руки.

— Скотина!

Бородач резко повернулся, и весь лагерь услышал трение его штанов, сшитых из грубой ткани.

— Тупой селянин! — крикнул он, прежде чем наброситься на Арнау всей своей массой.

Однако бастайш знал, что ни один камень не мог весить меньше, чем эта скотина.

Ни один камень…

Арнау кинулся к бородачу и обхватил его руками, чтобы не дать себя ударить. Крепко сцепившись, оба покатились по земле. Арнау удалось подняться раньше, чем это сделал ветеран, и вместо того, чтобы нанести ему удар, он схватил противника за волосы и кожаный ремень. Подняв его над собой, как будто это была кукла, он бросил солдата на толпившихся вокруг ротозеев!

Бородач с проклятиями рухнул на зрителей.

Однако эта демонстрация силы не испугала солдата. Привыкший к дракам, он уже через несколько секунд снова стоял перед новобранцем.

Но и Арнау успел приготовиться и твердо держался на ногах.

На этот раз бородач не стал набрасываться с наскока, а попытался нанести выверенный удар.

Арнау оказался проворнее: он отбил удар, схватил соперника за предплечье, перевернул над собой и бросил его на землю, так что тот отлетел на несколько метров от него.

Неудачи только прибавили ветерану злости и сил — и он снова бросился в бой.

Наконец, когда бородач ожидал, что новобранец в очередной раз подбросит его в воздух, Арнау сжал кулак и нанес ему удар в челюсть, вложив в него всю свою ярость.

Крики, сопровождавшие потасовку, смолкли.

Бородач упал без сознания к ногам Арнау.

Бастайш хотел было по привычке размять руку и облегчить боль, которая пронизывала суставы пальцев, но под взглядами собравшихся продолжал стоять, не разжимая кулака, как будто собирался ударить снова.

«Не поднимайся, — мысленно просил он, глядя на солдата. — Ради бога, не поднимайся».

Неуклюже выпрямив спину, ветеран попытался встать.

«Не делай этого! — Арнау поставил правую ногу на его лицо и прижал бородача к земле. — Не поднимайся, сукин сын!»