Лев Ошанин - Вода бессмертия [роман в стихах]

Между Сырдарьей и Амударьей
Двадцать три столетья назад
В Согдиане утреннею порой
Македонцы в трубы трубят.
Александр привык, что победный гул
Отдается на гребнях скал.
Ветер Азии жадной душой хлебнул —
Искандером двурогим стал.
Может, он бы и не дал себе труда
Лезть по грудам кривых камней,
Но из Персии в страхе бежал сюда
Недобитый им царь царей.
Впрочем, если царь трусоват и слаб,
День неверен его и сер,—
Заколол его родственник и сатрап,
А сатрапа добил Искандер.
Перед ним Согдиана добром полна —
Мараканда и Бухара.
Перед ним Согдиана. Только она
Непокорна и недобра.
Две баллады ползут за ним по траве —
Их попробуй останови:
Одна об отрубленной голове.
Другая о первой любви.
От осады измаявшись и озверев,
Обманув рассветную мглу,
Нес он ярость свою и угрюмый гнев
На захваченную скалу.
Но когда он ворвался к врагу во двор.
Чтобы меч свой отправить в пляс.
Встретил он голубой полудетский, взор
Восхищенных испуганных глаз.
В них бесстрашье скользнуло тайным лучом,
Разлилось сияньем огней,—
Все ждала —
вот такой с обнаженным мечом
Вдруг ворвется из небыли к ней.
…Стихли воины — здесь их мечи не у дел.
Что случилось с царем? В первый раз
С неумелою нежностью он глядел
В зори влажных распахнутых глаз.
Толпы первых красавиц тянулись к нему,
Чтобы он подарил им хоть миг,—
Только взглядом скользнув,
как в песок, как во тьму.
Мимо них он шагал напрямик.
Что случилось с царем? Словно светится весь…
Он легенды водил в поводу,
А хлестнула любовь его первая здесь
Лишь на двадцать девятом году.
Смотрят воины — вот он к ней руки простер.
Что ж, коль жаркая блажь его ест,
Пусть рабынею бросит ее в свой шатер,
Поиграет, пока надоест.
Но согдийка разрушила призрачный мир,
Растопила в своем тепле.
Вместо пира кровавого
брачный пир
Он сыграл на этой скале.
В первый раз закружилась его голова.
Мир повис на ее пояске…
Он заветные ночью шептал ей слова
На неведомом ей языке.
Он рассказывал, как его думы влекли
Не за кровью — за счастьем людским.
Как он должен добраться до края земли
Через кровь, через боль, через дым.

Но баллада любви была второй.
А всем прочим лаврам взамен
Между Сырдарьей и Амударьей
Согдианец встал Спитамен.
Спитамен — любимец долин и гор,
С Искандером душою схож,
Встал пришельцам наперекор,
Острым знаменем вскинув нож.
Солнце с неба оторвалось,
Чтобы не был он ликом хмур.
Он в одежде из золотых волос
И леопардовых шкур.
В каждом доме ждала Искандера беда,
Были горные тропы узки.
А когда он ломал и сжигал города —
Спитамен уходил в пески.
Но богатство и сила были с врагом.
Чтоб не стать добычей земли,
Все састары и бузурганы кругом
На поклон к Искандеру пошли.
И тогда Спитамен, растоптав имена
Тех, кто не были слову верны,
Кочевые лихие созвал племена
Для голодной народной войны.
Искандер усмехнулся смешком незлым.
Полководцу велел своему
Разгромить гордеца до конца
и живым
Спитамена доставить к нему.
Но в горячих песках, возле глиняных стен,
Где стервятники в небе царят,
На родимой земле уложил Спитамен —
Одного к одному — весь отряд.
Хмурясь, шлет Искандер полководцев других,
Спитамен уж почти в их руках,
Но опять только трупы шакалам от них…
Тонет след Спитамена в песках.
За год царь полземли записал за собой.
Целовала заря его щит —
А меж Сырдарьей и Амударьей
Он два года бесславно торчит.
Он готов Спитамена трижды проклясть.
Не умел он понять, что в бою
Не богатство искал Спитамен и не власть,
Просто землю любил он свою.
Просто родину он защищал от врага,
Чтобы тот не глумился над ней.
Больше жизни он эти любил берега,
Был им с каждой бедою верней.

Искандер опасался песков. Но к пескам
Через реки, и травы, и тлен
Двинул все свое войско и двинулся сам,
Чтоб не скрылся, а смолк Спитамен.
По согдийской земле разлетелась молва:
Искандером открыта казна —
Золотая и гордая голова
Щедрой милостью оценена.
Липкий страх вместе с жадностью выполз на свет.
Как бывало во веки веков.
В царском стане с мешком на плече масагет
Появился из Красных песков.
Пал он к царским ногам перед всеми людьми.
— Я, твой данник, твой раб, говорю.
А чтоб ты мне поверил, великий, возьми! —
И мешок протянул он царю.
Словно лука натянутая тетива,
Отпустила стрелу в синеву —
В ореоле волос золотых голова
Из мешка покатилась в траву.
Голова Спитамена…
Как странен он был…
Вот и всем его думам предел.
Царь как будто былую вражду позабыл,
Молча в мертвые очи глядел.
Оттолкнул подлеца. Постоял, нелюдим.
И негромко сказал сам себе:
— Я хотел, чтобы он был сатрапом моим,
Да не к той он стремился судьбе.—
С дивной почестью царь приказал на заре
Эту голову — этот венец —
Схоронить на высоком холме в Бухаре,
Где лежит Спитаменов отец.
Не спеша Искандер постоял у холма,
Вспоминая безжизненный лик.
Согдиана свела Спитамена с ума,
А ведь мир и широк и велик.
Он свою Македонию вспомнил опять.
Что там? Вздорная мать. Нищета.
Под унылое блеянье коз засыпать.
Не вздымать над врагами щита.
Нет, весь мир — его родина!
Дерзостный путь,
Открыванье безвестных земель,
Новых птиц голоса, ветер, бьющийся в грудь,
Корабли, обходящие мель…
Согдиана замолкла. Утихла гульба.
Царь в шатре, и жена у колен.
— Ты со мной? Или Согды отцовской раба,
Как погибший зазря Спитамен? —
Тянет очи и руки Роксана к нему:
— Я стрелой за тобой полечу!
Я с тобой, я с тобой, хоть в подземную тьму…—
Он ее прижимает к плечу.
«А надолго ли, — думает он, — ты со мной?
По горам не потащишь тебя.
Полон разными думами сумрак ночной —
Вдруг однажды проснусь, не любя…»
Согдиана замолкла. Зовет горизонт.
Но надолго ли выпал ей плен?
Невелик в ней оставленный им гарнизон.
Что, как новый растет Спитамен?

Вам случалось входить в подземелье
Прямо с пыльного знойного дня,
Чтоб от сырости руки немели,
Чтобы слепли глаза без огня?..
Звучно чавкают восемь сандалий.
Шарит факел по сводам пещер,—
По совету, что мудрые дали,
В Царство Мрака вступил Искандер.
Он добился всего, что возможно.
Столько царств у него под пятой —
Не сочтешь ни рабов, ни наложниц,
Что Афину затмят красотой.
Впрочем, это ему и неважно,
Край земли ему нужен,
и тот —
Безоглядно, упрямо, отважно —
Дай лишь время ему —
он найдет,—
Он пути человечеству чертит
И всему назначает черед.
Одного ему нету — бессмертья.
Как любой его раб, он умрет.
Будет нищий нахально и злобно
Пялить язвами съеденный рот,
А единственный, богоподобный,
Искандер венценосный умрет.