Александра Голицына - Когда с вами Бог. Воспоминания

Мы дошли до какой-то изгороди, через которую нужно было перелезть. С трудом, спотыкаясь и падая, перевалились через нее. Тут Масоля окончательно свалилась, потеряв валенки, которые застряли в снегу. Старуха обернулась и снова пошла браниться. Масоля, заливаясь слезами, сказала: «Я не могу дальше идти. Оставьте меня здесь умереть. Идите без меня!» Мы с Лапом подняли ее, нашли валенки, обули и пошли, поддерживая с двух сторон. Я шепотом умоляла ее набраться терпения и сил. Проваливаясь в снег, мы стали подниматься в гору, цепляясь окоченевшими руками, дорога казалась бесконечной. Наконец добрались до вершины и направились к домику, который заметили издали. Когда же старуха открыла дверь и впустила нас, то мы увидели, что весь пол был занят спящими людьми всех возрастов и полов, которые чихали и кашляли вместе и поочередно. Нам тоже предложили растянуться на полу, так как проводники придут за нами только на рассвете. Эти люди говорили по-русски, так что мы их поняли. Я устало опустилась на скамью и хотела что-то сказать детям, но вместо слов из меня вырвался какой-то ужасный хрип, который я не могла сдержать. Я силилась говорить и не могла. Масоля схватила меня за запястье, и я услышала, как она сказала: «У нее нет пульса». У Лапа были с собой на всякий случай какие-то сердечные капли, которые мне и дали, и потом уложили на пол между собой.

Глядя на их дорогие лица, я понимала, что мне нехорошо, и меня мучила мысль: что они будут делать, если я вдруг умру? Мне казалось, что тогда их накроют большевики и посадят в тюрьму, но я так устала, что на этом мои мысли пресеклись, и я, помолившись, заснула с любовью в сердце и верой, что Бог их не оставит. Сквозь сон я слышала, что они оба щупают мой пульс с обеих сторон. Рано утром нас разбудили и велели приготовиться к дороге. На дворе еще было совсем темно. За нами пришли две женщины и сказали, что идти всем вместе опасно, поэтому мы должны разбиться на две группы. Ввиду большого роста Масоли было желательно ей идти отдельно с одной из женщин, а нам с Лапом – с другой. Они нас предупредили, что в случае, если издали увидим солдат, мы должны лечь плашмя в снег, так как те могут стрелять, если нас увидят. Мы простились с Масолей, я ее благословила, мы перекрестились и отправились в путь. Вскоре дошли до большого поля, за которым вдали темнел лес. Женщина предупредила нас, что если удастся пройти это поле, то опасность быть замеченными нас минует. Она еще раз повторила, чтобы мы тут же легли, если увидим солдат. Не могу сказать, как велико было расстояние, но думаю, что не меньше четверти версты. Стало светать, когда мы добрались примерно до середины поля. Женщина молча указала нам на движущуюся фигуру на опушке. Мы втроем легли в снег. Я спрашивала себя, будет ли стрелять этот человек, которого мы приняли за солдата. Через несколько минут, показавшихся нам вечностью, темная фигура скрылась в лесу, и я с ужасом подумала, не наткнется ли на него Масоля, так как они ушли как раз в том направлении. После короткой паузы женщина разрешила двигаться дальше. Мы поднялись и пошли. В лесу, куда мы добрались с Божьей помощью, нужно было двигаться гуськом по очень узкой тропинке, по пояс в туннеле из снега. Когда мы уставали оттого, что идти надо было ставя ноги одну за другой, то садились на снежную скамью. Дойдя до скрещения тропинок, мы встретились с Масолей и ее провожатой. Какая была радость – снова быть вместе! Долго еще мы шли, и стало совсем светло, когда показался деревянный домик. Когда же дошли до него, то по ступеням вошли в большую чистую комнату. За столом сидел средних лет человек. Наши женщины ему сказали, что нам нужно попасть в Финляндию. Он не сразу ответил, а сначала угрюмо нас изучал. Мы напомнили ему о договоренности перевести нас за плату по пяти тысяч рублей с человека. Но он ответил, что смог бы это сделать несколькими днями раньше, а теперь, несмотря на всю для него выгоду, он не сможет этого сделать, и посоветовал нам вернуться. По нашим лицам он понял, какой это был для нас удар. Он рассказал, что на днях пытался перевести мужа с женой (он назвал их, кажется, Арцымовичами), которые все продали в Петербурге, отдали кому-то квартиру и хотели уйти в Финляндию. Оказалось, что большевистская стража в сделке с финской, и на другой день эти люди вернулись к нему, обобранные до нитки, почти голые. Их ограбили финны и вернули обратно, пригрозив, что сдадут большевикам, если они не вернутся. Ему же пришлось их одевать, снабдить деньгами, и вдобавок эти люди долго плакали, так как не знали, куда им деться в Петербурге. Таким образом, он нам посоветовал вернуться и не предпринимать даже попытки к переходу.

Мы стали обсуждать сложившееся положение и пришли к выводу, что нам лучше вернуться, так как от нас зависит судьба оставшихся членов семьи в Петербурге. Мы не имели права ими рисковать. Вернуться нужно было как можно скорее, чтобы остальные не отправились следом. Ужасно было идти обратно, как-то безнадежно и грустно, хотя я старалась подбадривать детей, говоря, что, видно, так лучше. Мы пытались узнать, нельзя ли достать лошадь с санями до станции, но нас никто не обнадежил. Когда же мы добрались до избы, где ночевали, то там оказался старик с дровнями, который согласился за хорошие деньги нас доставить к тому чухонцу, откуда мы начали свое путешествие пешком. Он повез нас по той дороге, по которой мы прошли ночью. Когда мы днем спускались по склону, по которому недавно взбирались, и лошадь садилась на задние ноги, скользя вниз, а сани, казалось, вот-вот опрокинутся, то я не верила, что мы одолели этот путь пешком по снегу. Нас довезли до определенного пункта, откуда дальше мы должны были к станции идти пешком! Мы поплелись. Спустя какое-то время нас обогнал человек в санях. Мы его остановили и попросили подвезти. Он согласился взять кого-то одного. Дети заставили ехать меня. Я забрала наши пожитки, и мы снова расстались. Трудно было их покидать, зная, как они устали, но Масоля и слышать не хотела, чтобы ехала она. К тому же было страшно оставить ее одну с незнакомым человеком. Днем мы где-то останавливались накормить лошадей и поесть самим, но у меня не было денег, поэтому я не ела. В одной корчме хозяин подошел ко мне и спросил, не нужно ли принести мне чего-нибудь. Я сидела в углу, чтобы не привлекать к себе внимания, и ответила, что без денег и потому ничего заказать не могу. Он ушел и вернулся с тарелкой горячего супа, придвинул ко мне столик и сказал, что я ему ничего не должна за угощение. Я чуть не расплакалась, а пока ела, все думала, как-то там Масоля с Лапушкой плетутся без горячей пищи. Когда я отнесла свою тарелку, поблагодарив снова хозяина, он предложил налить еще, но я сказала, что уже сыта. Только под вечер мы добрались до станции Левашово, она была переполнена крестьянами и солдатами. Я старалась незаметно смешаться с толпой. Когда пойдет поезд, никто не знал. Я внутренне молилась, чтобы дети успели добраться до его прихода, хотя это казалось почти невозможным. Наконец толпа зашевелилась и стали говорить, что поезд идет. Я не знала, что делать: ехать ли, чтобы предупредить оставшихся, или ждать Масолю с Лапом. В момент, когда все пошли на платформу, я вдруг увидела своих дорогих детей, которые входили на станцию. Оказалось, что часть дороги их вез какой-то благодетель. Так что мы снова были вместе, сели в поезд и забыли свои прежние неудачи. Поздно вечером мы вернулись, ко всеобщему удивлению оставшихся, и были рады завалиться спать после окончания рассказов.