Александра Голицына - Когда с вами Бог. Воспоминания

Отъезд из Москвы был тяжелым. Филибустер отвез нас на вокзал в своем автомобиле и помог нам справиться с хамством железнодорожных служащих, которые раньше бывали всегда учтивы. Мне было больно видеть страдание на лице Лапушки, терзавшегося разлукой с ужасной Кисей. Он с ней простился у нее, но она сказала, что придет провожать на вокзал, и я с ужасом думала, что она может появиться. Мы уехали из дома, кажется, около шести вечера. Голова у меня трещала так, что я только и мечтала, чтобы лечь. Тупая боль грызла сердце. Филибустер был бесконечно добр и заботлив, он дал нам адрес в Риге одного из членов их миссии, который мог нам помочь в случае нужды. Когда наш поезд тронулся, я увидела, как Лапушка стоял, прикованный к окну, уже совсем стемнело, но я увидела Кисю, бегущую по платформе, махавшую ему, а Тата, которую я просила не провожать нас, неслась вслед за нею. Они добежали до конца платформы. У Лапа на глазах были слезы. Несмотря на боль, я благодарила Бога, что он дозволил мне увезти его от этой ужасной особы, которая вскоре вышла замуж за чекиста. Мы покинули Москву 14 ноября, в понедельник, в 6 часов 30 минут 1922 года.

Хотелось мне утешить Лапушку, но тогда я не могла этого сделать и только благодарила его, что не оставил мать. Он заботливо уложил меня. Багажа у нас почти не было. Мы ехали на Ригу, и пограничная станция, кажется, была Погорелово. Там в последний раз нас обшарили большевики. Лап просил их оставить меня в покое, сказав, что я больна. На что они спросили, нет ли у меня чего спрятанного. Я все время боялась, что они задержат Лапушку, когда смотрели в наши паспорта. Таких случаев было много: довезут до границы и завернут, еще и арестуют. По Божьей милости нас выпустили. На следующем этапе нас уже проверяли услужливые латыши. Несмотря на грубость красноармейцев, щемящей болью отзывалось, что мы покидаем родную землю, и, возможно, навсегда. Затем мы меняли поезд и приехали в Ригу поздно вечером. С трудом нашли извозчика, доставившего нас в гостиницу на ночевку. На другой день мы вышли побродить, узнать про поезда и навестить курьера из английской миссии. Это был тот же человек, что отвез к тебе в Берлин Алекушку Нас поразила чистота и благоустройство города, обилие еды и всего необходимого в магазинах, но боялись покупать, чтобы не растратить деньги. Лапушка купил лишь галстук, а я закрепку для волос, которую долго хранила. Курьер и его жена (русская) были очень радушны, помогли все разузнать о поездах. Кажется, для дальнейшего пути надо было проставить визы. Послав тебе телеграмму в Дрезден о том, что мы в пятницу утром, 18 ноября, приезжаем в Берлин на такой-то вокзал и в таком-то часу, мы уехали из Риги. Вагоны поразили чистотой. В Риге мы запаслись кое-какой провизией.

В Берлине мы тщетно искали твое дорогое лицо среди толпы встречавших. Мы не знали, что же делать дальше. Англичане дали нам адрес гостиницы рядом с вокзалом, и, убедившись, что тебя нет, мы поехали туда. Мы боялись встретить после войны враждебное отношение к себе немцев. Ничуть не бывало: немцы были любезны и предупредительны, когда узнавали, что мы русские, зато французов ненавидели всеми фибрами души. Нас предупредили, что говорить в транспорте по-французски опасно. Мы выпили кофе, обсуждая наши дальнейшие действия. Я была рада видеть, что меланхолия Лапушки рассеялась под влиянием тревоги за твое отсутствие. В Риге он был подавлен, мрачен и написал Кисе длинное письмо. Наконец мы решили, что ему лучше вернуться на вокзал в надежде встретить тебя там. Потом он рассказал, как в полном отчаянии шел по платформе, не найдя тебя, и вдруг увидел высокую красивую даму, которая направлялась к нему, не замечая его. Тогда вдруг он тебя узнал. Вы же не виделись пять лет! Я в то же время находилась в нашем номере и молилась о чуде, чтобы Лап тебя встретил. Когда же ты появилась в гостинице, я не поверила своим глазам. Мы бросились в объятья друг друга. Оказалось, что в телеграмме переврали время прибытия поезда, и ты не знала, где нас искать после того, как при тебе пришли и уехали несколько поездов без нас. Ты нам сказала, что мы в тот же день поедем в Дрезден, но сперва отвезла на квартиру какого-то знакомого. В Дрезден мы приехали вечером в пансион Ripp, где жила с тобой Нина Казбек с Мариной, которой тогда было пять лет. К чувству радости от встречи с тобой примешивалась тревога после того, как в нашей переписке ты сообщила о своем намерении снова выйти замуж. Я надеялась, что Нина мне сообщит какие-нибудь сведения о Ваньке, так как понимала, что любовь слепа, и это меня мучило. Несмотря на перемену обстановки, я замечала, что Лапушка мысленно в Москве, хотя внешне радуется и интересуется всем в свободных странах. Ты сказала, что дала знать о нашем приезде Тоце, у которой жила Фугишка. Ты поселила нас в уютной комнате рядом с твоей. На другое утро вдруг влетела Фугишка, которую послала к нам Тоца. А мы и не чаяли, что увидим ее!

Столько нужно было рассказать друг другу и столько спросить, что не знали, с чего и начать. Столько чудесного было в этих рассказах! Фугишка рассказала, как уехала за границу с Зоненфельдами, как приехала в Берлин, понятия не имея, где живет Тоца и как ее найти. Как случайно (если допустить случай, а не видеть руки Бога) встретилась с Ботвинниками, которые знали, где дядя Боря с Тоцей, и тотчас дали им знать. Тоца приехала за ней в Берлин и забрала к себе. Все это я узнавала постепенно вперемешку с шутками Лапа за табльдотом, когда мы сидели за длинным столом с незнакомыми людьми, которых вы наградили различными прозвищами. Помню, что утром к фальшивому кофе подавали маргарин, но и это нам казалось очень вкусным. Ты нас отвела в большой магазин, где мы купили самое необходимое, так как были истрепаны до крайности. Я радовалась азарту Лапа, с которым он выбирал себе вещи, и дома тотчас побежал все показать Нине. Когда же она удивилась интимности некоторых вещей, он ей сказал: «Я вас не считаю за женщину». Его увлеченность своим гардеробом показалась добрым знаком выздоровления от Киси. Он выбрал себе серое короткое пальто, самое модное, по словам продавца, в нем он казался нам таким нарядным, но по приезде в Англию Тюря его раскритиковала, к нашему огорчению.

Возле нашего пансиона у кондитера в окне был выставлен чудный Baumkuchen (пирожное), на который мы смотрели с вожделением, но не допускали возможности даже купить от него кусок, считая это роскошью. Среди всего этого я обсуждала вопрос о твоем замужестве. Я боялась новых разочарований с твоей стороны. Запретить тебе это я не могла и не хотела. Я понимала, что ты жаждешь настоящей семейной жизни, которой была лишена. Ты хотела моего знакомства с женихом. Помню мой разговор с Ванькой. Мне было тяжело. У него не было никаких определенных планов и занятий, а мне казалось рискованным так начинать жизнь. Он только сказал, что ему предлагают чудное место управляющего конным заводом в Восточной Германии. Лап упрекал меня в том, что я с Ванькой нелюбезна, что я его запугиваю, но я сама боялась, что ты просто увлечена им из-за того, что была глубоко несчастна, и меня пугала его молодость. Помню твой ответ: «Если он даст мне хоть два года счастья, то я благодарна буду и за это». Теперь прошло уже пятнадцать лет, и ты, слава Богу, счастлива, и у вас дорогой сын, Шими, так что я была не права в своих опасениях. Ты рассказала мне про Масолю, приезжавшую на свидание с тобой в Schönau. Эти рассказы были неутешительны, чувствовалось, что у нее не все хорошо сложилось с Сечени.