Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

— Смогу. Чай, потерплю, не маленький. Конь мой где?

— Убили, — Радомир поник головой, словно он сам был в этом виноват. — Аккурат копьем. Как ты только спешиться успел?.. Покуда другого возьмешь, а там видно будет.

Ничего не ответил князь, только молча и угрюмо кивнул. Жаль было жеребца Бурана: уже не молодого коня, но все еще ретивого и смелого. Носил в самое пекло битвы, от стрел не шарахался, слушался хозяйскую руку. Убили… Не только людям война страшна.

— Что, княже, прикажешь народ собрать, да и воротимся в наш Полоцк? — встрял Тимофей, которому больше всех хотелось воротиться домой.

— Собирай, — отозвался Всеслав. — Впрочем, погоди. Просто так не уедем. Пусть Изяслав знает, что новогородцы нам покорны, а не ему. Прикажи взять колокола с новогородской Софии, — он вдруг улыбнулся, хитрый огонек зажегся в серых глазах, доселе спокойных и мрачных. — Взять и перевезти к нам. Пускай наша София звонче будет!

— Снять колокола с собора? — испугался православный Вихорко. — Княже, да ты что! Экий позор городу!

— Вот и правильно, — усмехнулся князь. — Больно гордятся они…

Надолго замолчала София Новогородская. Тяжелые колокола с почетом возложили на обоз, так что солнце играло на гладкой начищенной поверхности их. Но теперь они казались замершими, уснувшими будто: дожидались твердой руки звонаря, который провозгласит будущий благовест уже в Полоцке. А в Новгороде теперь стало тихо, и люди не знали, победа за ними или поражение. Ни одной сечи не проиграл князь-чародей, ни в одной полочане не были разбиты. Много раз другие пытались выведать тайну непобедимых, но полоцкие кмети лишь пожимали плечами, пряча в усах улыбку: «Мы не волхвы и не колдуны, чаровать не обучены. Сами куем себе удачу, вот этими руками» — и протягивали руки, крепкие, загорелые, натертые железом, сохой и бороной. Сильные у полочан руки, таким удачу держать не тяжело.

Кмети радовались, что кончилась кровопролитная сеча, что теперь мир вернется снова и, пожалуй, надолго, а князь был привычно суров и задумчив, даже пить в обозе отказался, когда старший сотник поднес чару с хмельным медом.

— Не хочу, Радомир, — князь отвел его руку с чарой. — Не до того.

— Ну что ты, княже, сам не свой? Порадовался бы с нами!

— Кому радость… — Всеслав задумчиво обернулся, посмотрев на товарищей, ехавших чуть поодаль. — Кому горе. Ведь это вражда наша во всем виною. Датчанин, что зимой к нам приехал, сына потерял. Весняна погибла… Дмитрий… Теперь, даст Бог, там увидятся, — он перекрестился и, помолчав немного, добавил: — А сколько еще? Тех, кого я не знаю? Сколько еще Господь пошлет людям испытаний, чтобы они поняли, что нет одной правды? Что она у каждого своя?

Радомир ничего не ответил, но и его взгляд вдруг омрачился, и золотистый напиток из чаши медленно пролился в снег.

С окончанием одной сечи — неясно, для кого удачным — не закончилась усобица, и Всеслав понимал, что при случае Изяслав подговорит братьев пойти в поход на север снова. Он и не надеялся, что Святослав Черниговский откажется. Он поддержит старшего брата. Всеволод мог бы: он не стоит на их стороне, он словно на распутье между ним и братьями, молод, неопытен, не знает, с кем дружбу водить, оттого и следует за старшими братьями, не думая, что путь их не всегда верен.

Что теперь будет? Бог знает… Надолго загадывать не приходится. Киевская и туровская дружины от сечи нескоро оправятся, второй раз не полезут на рожон, побоится туровский княжич волхва и чародея Всеслава. Князь полоцкий сам улыбнулся своим мыслям. Теперь, поди, Изяслав его и колдуном назовет, ведь, по его словам, не могла одна небольшая полоцкая дружина выйти против трех сильных — и победить. Нет здесь никаких чудес, а люди верят и отчего-то боятся. Не догадываются, что только трудом и верой можно получить свое, и никакие волхвы, никакие боги не будут порукой удачи.

Поднялись в небо золочено-алые стяги, далеко растянулся шумный неровный строй дружинников. Под невысоким, покатым обрывом сонно ворчала и переваливалась река, освобождаясь из-под ледяного панциря, шумело течение, уносящее вдаль отколотые льдины. Прозрачная черная вода под ветром широко разливалась на пологий берег, лизала кромку льда, песок и прибрежные камни. Снег таял. Грязно-белыми клочьями он уползал в тень, но и там отыскивало его беспощадное солнце. Из-под истончившегося покрова торчали мокрые темные ветки и прошлогодние травы, желтые, пожухлые, но все еще живые. Обнаженные деревья, охваченные покуда не зеленым дымом листвы, но едва различимым золотистым пушком, будто светились на закате, покачивали тонкими ветвями, поскрипывали на холодном сыром ветру.

Тяжелые подкованные копыта лошадей проваливались в неглубокие изрытые сугробы и скользили по влажной траве на проталинах. В пустом и тихом, черном после сошедшего снега перелеске на все лады чирикали и звенели воробьи, синицы и сойки. Вихорко, выехав из строя, заиграл на рожке, и однообразная, протяжная мелодия напомнила о светлой, тихой радости, будто перед великим праздником, когда все вокруг замирает в преддверии нового рассвета.

Семь солнцеворотов минуло с той поры, как полоцким князем стал Всеслав, сын Брячислава. На север пришла весна.

1067 год. После смерти Ярослава Мудрого его дети и наместники живут мирно, но мир этот слишком хрупкий и шаткий, чтобы сохранить его надолго. Достанет одной искры, одного неосторожного поступка или слова, чтобы он вспыхнул костром очередной междоусобицы.

Великим князем киевским стал Изяслав, любимый сын Ярослава Владимировича. В близлежащих уделах — Переяславле и Чернигове — по-прежнему правят его братья, Всеволод и Святослав. Далекий Полоцк по-прежнему не покорен, не склонил голову перед золотым престольным Киевом. В мире и покое растут дети, но надолго ли?

Давняя ссора Всеслава и Изяслава не окончилась битвой за Новгород. Люди знают: только одному из них под силу удержать великий престол, сохранить земли от усобиц и половецких набегов, но нет единой правды, у каждого она своя.

Продолжение истории Всеслава, Александры и других.

17 лет спустя.

— Роман, отдай! Это мое! Верни!

— Забирай, — пожал плечами Роман и поднял руку с деревянным мечом повыше. Восьмилетний Глеб подпрыгнул, но не достал даже до плеча высокого старшего брата. Разозлился, досадливо покривил губы, готовый расплакаться. Стал прыгать вокруг старшего, пытаясь достать свой меч, но был слишком мал ростом.