Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Дети тоже заплакали навзрыд. Глядя на них, сердце мое разрывалось на части.

Марте с трудом удалось увести их в комнату.

Шандор стоял в углу бледный, с широко раскрытыми глазами; он вот-вот готов был броситься на жандарма. Юлишка, дрожа, удерживала его за руку.

— Зачем же нужно было так? — недоумевал Михай Юхош.

Жандарму, как видно, тоже стало не по себе; притворяясь, будто ему очень больно, он тряс рукой.

Высокий жандарм наставил винтовку на солдат:

— Ну, хватит валять дурака! Пошли!

Двое солдат взяли под руки третьего, прижимавшего к груди мертвую белку и все еще рыдавшего. Один жандарм вышел вперед, другой пошел следом за солдатами.

Когда за ними закрылась дверь, наступила гробовая тишина. И только тетушка Балла тихонько всхлипывала, съежившись на низенькой скамеечке. Дядюшка Балла стоял рядом с ней и неловко гладил ее по плечу.

— Выйди-ка! — кивнул Шандор мне и вышел.

Я последовал за ним.

Он вошел в конюшню, но тут же вернулся и что-то сунул мне в руки.

«Винтовка», — на ощупь определил я.

— Откуда это у тебя? — удивленно спросил я.

— Солдаты оставили. Да не все ли равно? Умеешь обращаться с винтовкой?

— Учили, когда проходил допризывную.

Шандор ничего не сказал и направился в глубь двора. Я пошел следом за ним.

Мимо садов, через луга мы пробирались к большаку. Старались идти как можно бесшумнее и уйти подальше от деревни. Было темно, я едва различал маячившую впереди фигуру Шандора, Он шел пригибаясь, точно так же, как делают перебежку солдаты в кинохронике под неприятельским огнем с оружием в руках. Ему была знакома здесь каждая тропка, каждая канавка и рытвина. Мне оставалось только следовать за ним. Сухая трава похрустывала под ногами.

Вскоре мы залегли в придорожном кювете бок о бок. «Всего лишь несколько часов назад я шел здесь со станции, — думал я. — А кажется, будто это было давным-давно». Земля была холодная, однако озноб я ощущал только внутри. Кругом стояла тишина, я слышал лишь, как бьется мое сердце. Его удары, казалось, передавались и земле. Вдруг послышался отдаленный гул орудийных залпов. Вот, оказывается, отчего содрогалась земля.

Высоко над облаками летели самолеты. Рокот их моторов напоминал жужжание злых, голодных комаров.

— Тот коренастый убил белку, а? — шепотом спросил Шандор.

— Он.

— Я его возьму на мушку…

С тех пор как мы вышли из дому, это были первые слова, которыми мы обменялись. Все, что произошло дома, казалось, было очень давно! Что же их так долго нет?

«Итак, пробил час, когда нужно убивать!» Меня стало мутить. «Ты не убиваешь, а, наоборот, спасаешь людей!» Я горько усмехнулся про себя. «Эх ты, тоже мне — герой! И тут не можешь обойтись без диалектического обоснования, чтобы хоть раз решиться спустить курок!»

— А не могли они свернуть куда-нибудь?

Шандор не ответил.

Мы молча лежали в кювете. Вокруг простирались поля. Дул холодный осенний ветер. Где-то вдалеке жалобно заскулила собака. Мне почудилось, будто это рыдает солдат с белкой.

— Когда мы драпали с Дона, — заговорил опять Шандор, — я тоже психом стал. Но ненадолго, всего на один день… — Он умолк. На дороге, далеко впереди, послышался звук шагов. Впрочем, должно быть, нам почудилось. Это, наверно, лиса перебежала дорогу. — Сотни, тысячи солдат поумирало, — продолжал Шандор. — Выбьются из сил, сядут у обочины да так и закоченеют… Однажды и мне невмоготу стало. Ну, думаю, будь что будет: сяду передохну… Напрасно Габри Йенеи уговаривал меня идти дальше. Ну вот, сижу, значит, и вдруг вижу: идет ко мне мой сынишка и зовет меня… Я вскочил и побежал прямо по снегу в лес и там как ошалелый стал искать его… Что было дальше, уж не помню… Узнал после, со слов Габри… — Он снова немного помолчал. — Сынишка спас… Позвал домой. Не веришь, что могло быть такое?

Он замолчал. И мы, уже не нарушая тишины, продолжали ждать.

Вдруг до нас донеслись приглушенный топот ног, шуршание щебня. Темнота, словно вата, обволакивала звук шагов. Небольшая группа медленно приближалась к нам, время от времени останавливаясь.

— Хватит тебе дурака валять! Если не пойдешь, пристрелю на месте! — Это разорялся один из жандармов. Наверно, солдат, у которого убили белку, не хотел идти. Он все еще плакал, причитал.

Поравнявшись с нами, они снова остановились.

— Отпустите нас, господин унтер! Пожалейте наши семьи, — умолял один из солдат.

— Надо было раньше подумать об этом! Теперь поздно! Ну, пошли.

Они остановились весьма кстати. В кромешной тьме мы с трудом различали фигуры. А теперь голоса помогали ориентироваться. Я прицелился в высокого жандарма; он как раз говорил. В это время солдаты тронулись в путь. На мгновение расстояние между ними и двумя жандармами увеличилось. У меня учащенно забилось сердце. Шандор подтолкнул меня в локоть. Я прицелился, зажмурил глаза и нажал на спусковой крючок. Винтовка Шандора громыхнула чуть раньше. И тут же грянул мой выстрел. Меня сильно ударило прикладом в челюсть и ключицу. Я моментально открыл глаза и увидел, как жандарм, тот, что пониже ростом, медленно поворачивается на месте и падает. А тот, что повыше, в которого стрелял я, покачнулся, скорчился и побежал в противоположную сторону, в поле. Шандор вскочил, выругался и бросился за ним.

Солдаты сначала сбились в кучу, как овцы, почуяв опасность; затем кинулись к кювету и залегли там.

Я продолжал лежать; пошарив в кармане, нашел сигарету и закурил. Вскоре до моего слуха донесся выстрел. Вместе со струйкой дыма из моей груди вырвался вздох облегчения. Я, пожалуй, затрудняюсь сказать, чем он был вызван. То ли тем, что кто-то довел до конца то, что нужно было завершить, то ли тем, что сделал это вместо меня кто-то другой. Надо мной нависла непроглядная темень, как под крышкой гроба.

Через некоторое время вернулся Шандор.

Он негромко разговаривал с солдатами. Я не разобрал, о чем они говорили. Потом все вместе, тяжело дыша, они поволокли труп коренастого жандарма, лежавший посреди дороги. Они, видимо, довольно далеко оттащили его, потому что долго не возвращались. А вернувшись, солдаты тут же ушли, не по дороге, а полем, с обеих сторон поддерживая контуженного солдата. Он уже перестал хныкать.

Шандор подошел ко мне, закурил.

— Ну, теперь можно идти, — негромко сказал он.

Мы возвращались тем же путем, которым шли сюда. Через луга, мимо садов. И так же молча. Возле конюшни он взял у меня винтовку:

— Я еще зайду к Йенеи.

Мы немного постояли, переминаясь с ноги на ногу.

— Значит, утром уезжаешь? — спросил Шандор.

— На рассвете.

— Один?

— Один…

— Ну тогда бывай.

Мы пожали друг другу руки. Я притянул его к себе и обнял. Он и тут слегка напружинил тело. Но это была уже, скорее, инстинктивная мужская застенчивость.