Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

На улице, как и вчера, где-то вдалеке прогремел выстрел; затем послышался стук колес промчавшегося экипажа.

— Ну и чудеса! Что за чертовщина у вас творится? — И я, до пояса вынырнул из-под пышной перины, как сирена из морской пучины, и облокотился о край кровати.

Шандор только хмыкал, вертел головой — он явно чувствовал себя неловко и хотел бы умолчать об этом.

— Разве я тебе не говорила? — задорно, как бы поддразнивая, ответила вместо него Марта, только что вошедшая в комнату. Она принесла мне чистое белье — уже успела выстирать и погладить. — Вёльдешская советская республика! Пожалуй, ни к чему нам переселяться обратно в Пешт: правительство из Дебрецена сюда переедет.

— Ну, это ты уж слишком… — пробормотал смущенно Шандор.

— А он — заместитель президента республики! — указала на него пальцем Марта и вызывающе засмеялась. — Он тоже в ответе!

Шандор не принял шутки.

— Я говорил ему… Да разве втолкуешь старику. Без конца твержу, мол, брось к черту свою езду в коляске. Как-то я его спрашиваю: «Сколько шагов до вашего дома, дядюшка Янош? Сотни четыре, поди?» А он мне в ответ: «Это политика, братец! А в таком деле шаги не считают!» Вот и попробуй убедить его! Мы уже разругались из-за этого.

— Может быть, он и в барские покои вселился?

— Да нет, не такой он человек. Живет на старом месте.

— В дворовой хибаре?

— Конечно. Только вот эта блажь… с экипажем… — И Шандор застенчиво улыбнулся, словно речь шла о нем самом.

— А реквизиция? — вмешалась Марта. — Коммуна? Представь себе, — продолжала она, обращаясь ко мне, — старик Кордаш провел форменную реквизицию: объявил принудительный сбор одежды, постельных принадлежностей, запасов продовольствия, где обнаруживались излишки.

— Эта мера была, по-моему, справедливой, — вскинул брови Шандор. — Многие наши односельчане всего лишились, стали совершенно нищими. Вот и пришлось поделиться с ними тем, у кого что-то осталось.

— А революционный трибунал?

— Ну и что ж, — упрямо мотнул головой Шандор. — Большой беды ни с кем же не случилось.

— А разве старик не вздумал казнить Бени Вёльдеши?

— Но он ведь жив-здоров остался. Впрочем, не мешало бы каналью…

— Вёльдеши здесь живут? — поинтересовался я.

— Здесь, черт бы их побрал! — процедил Шандор.

— Ну а арест правительственного уполномоченного? — перечисляла дальше Марта.

Я слушал и только диву давался на все, что творится тут.

— Ах ты! — вскочил Шандор, чем-то встревоженный. — Наверняка позабыли про беднягу. — И он почесал затылок. Потом сам себя успокоил: — Впрочем, старик Сито небось дал ему поесть…

Невозможно было удержаться от смеха, глядя на испуг Шандора, вызванный том, что наверняка позабыли про беднягу правительственного уполномоченного, который сидит в каталажке. Марта захохотала. Я еще никогда не видел, чтобы она так заразительно смеялась.

— Современный узник Раби [79] Герой одноименного романа классика венгерской литературы М. Йокаи. ? — спросил я. — А за что вы посадили его? — Шандор не ответил и, взглянув на Марту, тоже рассмеялся. Борка и маленькая Марта приподнялись в постели. Их разбудил громкий смех матери. Они щурились, протирали глаза, кривили губки, не зная, что сделать: заплакать или засмеяться. Победил смех, ведь мать так заразительно смеялась. Они не понимали, чем вызван ее смех, но хохотали звонко, заливисто.

— Наверняка позабыли, что он в каталажке! — вторила Шандору Марта, задыхаясь от смеха.

Шандор поддался общему игривому настроению и, чтобы поддержать веселье, скорчил еще более кислую мину, придал своему лицу совершенно растерянное выражение и так отчаянно стал скрести затылок, что даже слышно стало.

— А распределение по партиям? — подзуживала Марта, еле сдерживая новые приступы смеха. — Представь себе… учредили партии… Он… он… — показывала она пальцем на Шандора, с трудом выговаривая слова из-за душившего ее смеха. — Он стал гражданским демократом! — Ее смех перешел в сплошной визг. — Разве додумаешься до такого? Вёльдеш — столица. В ней есть и гражданско-демократическая партия! — Слезы катились из ее глаз.

— Ну… — покачивал Шандор головой с пышной шевелюрой. — Раз не нашлось желающих…

— Этой партии, — заметил я, — даже нет в правительственной коалиции. Возможно, она еще и не создана.

— Неужели действительно нет? Как же так? — захлебывалась от смеха Марта. — Ну, Шандор, придется тебе распрощаться с постом вице-президента! Твоя партия, оказывается, не входит в коалицию!

— Не знаю, с чего старику взбрело в голову, — сокрушался Шандор.

— Гражданский демократ!

Шандор встал и, выйдя на середину комнаты, начал ораторствовать.

— Достопочтенные граждане… уважаемые крестьяне!.. — начал он, грассируя на аристократический манер и поглаживая невидимую бородку. Он явно кого-то копировал, а может быть, по-медвежьи неуклюже высмеивал немного и самого себя. Не знаю почему, но вдруг я представил на его месте Гезу, и сердце мое сжалось.

На пороге стояли тетушка и дядюшка Балла, Юлишка, жена Шандора, и их сынишка — все домочадцы. Ораторствуя, Шандор как бы обращался к ним. Они тоже смеялись. Тетушка Балла передником вытирала глаза, будто плакала. У нее и на самом деле текли слезы от смеха. Какое-то буйное нелепое веселье царило здесь; казалось, еще немного, и новый необузданный порыв смеха того и гляди приподнимет бревенчатый потолок. А может, только мне все это казалось нелепым? В атмосфере безудержного веселья любое слово вызывало взрыв смеха.

— Узелок… — И Марта уже ничего больше не могла произнести, все покатывались со смеху.

— А телка!.. — вклинил слово дядюшка Балла, с трудом пропустив его между седеющими усами.

Буйное веселье достигло еще большего накала: смех перешел в какой-то гомерический хохот. Тетушка Балла не удержалась и тоже приняла участие в общей забаве.

— А нижняя юбка с кружевами… — прошамкала она беззубым ртом, прикрывая его передником. Эта нижняя юбка была, должно быть, предметом особой потехи, потому что всех охватил новый взрыв судорожного раскатистого смеха. Милая крошка Борка с падавшими на плечи белокурыми волосенками сидела на постели и тоже закатывалась, неистово хлопая в ладошки.

Я продолжал лежать под пышной периной и смеялся вместе со всеми. Но мой смех был несколько наигранным, натянутым, ибо я не совсем понимал, над чем, собственно, они смеялись. Может быть, этот веселый смех явился для них завершением чего-то, разрядкой после сильного напряжения? И вдруг я почувствовал себя сиротой, которого обделили. Я пытался перехватить зажигающий взгляд Марты, чтобы уцепиться за него, как за спасательный круг. Но она даже ни разу не взглянула на меня.