Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Только у меня фальшивые документы. Буду лжесвидетелем.

— Именно такой нам и нужен! — притворно обрадовался Геза. — По крайней мере я смогу расторгнуть брак, как только мне надоест жена.

— Сударь, вы изобличили себя в неблаговидных намерениях, — повернулась к нему спиной Шари. — С этой минуты я вас не знаю и знать не хочу.

— Ах, значит, до вашей милости не дошло, что это всего лишь шутка?

— Злая шутка, что и говорить!

— За свой поступок я должен быть наказан! Где моя бритва? Я как следует побрею себя своею собственной рукой.

— Нет! Подобного злодейства я не могу допустить.

Вот так они мило дурачились, резвились, у обоих было прекрасное настроение. Казалось, они так увлеклись, что даже забыли о моем присутствии. Мне же не терпелось рассказать Гезе с глазу на глаз, зачем я, собственно, пришел. Но они и не думали прекращать забаву. В сущности, я искренне радовался счастью Гезы и несколько смягчился, более благосклонно стал относиться и к Шари. А что, если я все-таки ошибался? Может быть, в действительности она лучше, чем ее репутация? Кто способен так самозабвенно, от души веселиться, тот не может быть таким скверным.

Дурачеству положил конец раздавшийся в передней звонок.

Это пришел Лаци Вёльдеши, брат Шари, облаченный в военную форму поручика. С самого лета, когда мы с Гезой побывали в их усадьбе, я не видел его. С тех пор он заметно возмужал. Хотя, возможно, эту перемену придавал ему мундир. Во всяком случае, военную форму он носил с явным чувством собственного превосходства. Шинель его была сшита великолепно, что называется с иголочки: ни одной лишней складки, начищенные сапоги сверкали. Он был несколько смущен, хотя и старался скрыть это. Всем своим видом он как бы говорил: поручика венгерской королевской армии, тем паче что его имя Ласло Вёльдеши, ничто не может смутить. Трудно сказать, что так смутило его: то ли что он застал у Шари чужих мужчин, причем одного из них в неглиже, или то, что ими оказались именно мы. Особенно пристально он приглядывался к Гезе, почти не скрывая своей антипатии. Шари он поцеловал в щеку, нам только сухо кивнул. Руки не подал.

В комнате создалась атмосфера неловкой натянутости, некоторой нервозности. Даже Шари пришла в замешательство. И чтобы как-то разрядить обстановку, она заговорила в прежнем игривом тоне:

— Представлять господ друг другу, пожалуй, излишне! Не правда ли? Ведь вы уже имели удовольствие познакомиться под сенью древнего замка наших славных предков. — Она с обворожительной нежностью обхаживала своего брата. — Сними же шинель! Присаживайся! Выпьешь чего-нибудь? Мы можем угостить тебя даже кофе, настоящим. Без цикория. — Слово «мы» она произнесла несколько подчеркнуто.

Но Вёльдеши-младший не сбавлял спеси. Он стоял подтянутый и позволил себе лишь ноги поставить в положение «вольно».

— Я заскочил только на минуту. Я проездом; хотел повидаться с тобой. Тебе известно что-нибудь о наших?

— Ничего. Бабушка изолировала их от внешнего мира. От меня, думаю, уже отреклась, лишила наследства. — И деланно засмеялась. — Ты куда едешь?

— Моя часть передислоцируется в Задунайщину.

— Ты все еще не дал тягу? — Шари всплеснула руками.

— Но помилуй, Шаролта…

— Хорошо, я знаю, ты, братик мой, доблестный воин. Но теперь уже и младшим пора перестать корчить из себя героев… Не только старшим. А грудь колесом будешь делать во время утренней зарядки по радио. — Она снова была прежней, задиристой, шаловливой. — Получишь штатскую одежду. Да и необходимые бумаги. Верно, Бела? — И обернулась ко мне. — Какую ты хочешь фамилию, с игреком или без оного [77] В старой Венгрии дворянские фамилии писались с буквой «игрек» на конце. ?

— Благодарю, Шаролта. Я ни в чем не нуждаюсь. — Его нарочитая сдержанность, напыщенность становились комичными. Но, не замечая этого, он продолжал сохранять серьезность.

— Уж не присягнул ли ты на верность этому бесноватому Салаши? Но ведь ты всегда питал к нему отвращение, презирал, как мне помнится.

— Это совсем другое дело. Но я не крыса, не побегу с тонущего корабля. — Все это он изрек с суровым, мужественным пафосом.

— Ладно, братик. Ты блестяще отрапортовал. За это тебе причитается поцелуй. А может, все же останешься?

К тому же требуется второй брачный свидетель. — И лукаво, заговорщически покосилась на Гезу, который кусал губы и, прищурившись, смотрел на Лаци Вёльдеши. — Да будет тебе известно: я выхожу замуж. За него! — И показала на Гезу.

Вёльдеши-младший сделал вид, будто не слышал этого сообщения; он подтянулся, давая понять, что собирается распрощаться.

— К сожалению, мне пора.

— Значит, ты не удерешь?

— Нет. Во всем мире у людей нашего круга сложился традиционно-изысканный вкус. Это их к чему-то обязывает. — По его тону можно было понять, что эта сентенция относится уже не столько к тому, удерет он из своей части или нет. Чтобы внести полную ясность, он добавил: — И тебе это тоже надо было бы знать, Шаролта.

В Гезе прорвалось наружу сдерживаемое до сих пор негодование, и он вскипел:

— Насчет изысканного вкуса и традиций, мой милейший будущий шурин, не совсем ясно… Нельзя ли это проиллюстрировать каким-нибудь примером? — И он шагнул к Лаци Вёльдеши. — Тогда это утверждение произвело бы большее впечатление. Человек моего круга тоже способен уразуметь его значение! — Он сильно подчеркнул при этом слова «человек моего круга». Геза побледнел, пальцы его сжались в кулаки.

— Не будем устраивать драматических сцен, Гезочка! — вмешалась Шари с присущей ей легкой развязностью. Затем обратилась к брату: — В таком случае ступай помирать, милый братец. Во имя того пресловутого изысканного вкуса, по долгу чести. Но прежде благослови наш брак. Как единственный досягаемый в данную минуту член семьи. Потому что в Вёльдеше, как мне думается, уже давно водворились русские. — Немного помолчав, как бы припоминая что-то, она продолжала: — Да, вот еще что! Твои пророчества не очень-то сбываются! Или ты забыл поставить о них в известность англичан?

Вёльдеши-младший не придал особого значения словоизвержению Шари и, обращаясь к Гезе, сухо изрек:

— Сказанное мною означает, милостивый государь, что порядочный человек не может бросить на произвол судьбы свое сословие, которому предстоят величайшие испытания…

Он, наверно, продолжал бы свою тираду, если бы Шари не зашикала:

— Ш-ш! Цыц! Я переведу на общепонятный язык! Сие значит, Гезочка, что мне именно сейчас непозволительно разделить брачное ложе с мужицким отродьем. В другое время — пожалуйста. Но теперь — ни в коем случае. А то, чего доброго, могут подумать, что я, как крыса, бегу с тонущего корабля… и хочу спастись в чьей-то постели. А это граничит с пошлостью. Ну-с! Конечно, об этом можно бы сказать и проще; но что поделаешь, не позволяет традиционно-изысканный вкус. — Она блистала остроумием, в ее бойких словах звучала разящая ирония. Сейчас она решительно нравилась мне. Брату она сказала еще: — Но, увы, ты опоздал со своими назиданиями…