Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Телега… паприка… — говорила она, продолжая стоять посреди комнаты, как дирижер перед оркестром.

— Мамуля! Телочку!.. — визжала маленькая Марта. — Еще разок телочку!..

Мне стало невмоготу от сознания своей отчужденности.

Сбросив с себя перину, я вскочил с постели и в пижаме выбежал на середину комнаты. Юлишка, жена Шандора, стыдливо отвернувшись, вышла за дверь.

— Пажи! Денщики! Где мой мундир? — воскликнул я, подхватив сползающие пижамные штаны. — Где мои регалии? Где моя сабля? — И, приседая, похлопывал себя по бедрам. — Я хочу предстать пред ясны очи его превосходительства президента Кордаша! А то, чего доброго, он еще упрячет меня в кутузку за то, что я не нанес ему визита вежливости. Подайте мой парик! Так приказал Пишта Верок!

Я имел большой успех.

Марта, как мне показалось, даже позавидовала мне, потому что, запечатлев, подобно героине средневековой рыцарской драмы, прощальный поцелуй на моем челе, прошипела мне на ухо:

— Ты бы хоть брюки надел!

Дверной проем загородила чья-то громадная фигура, на какое-то мгновение заслонив собою свет, проникавший через него. Это пришел Михай Юхош, тесть Шандора.

— Можно войти? — Поздоровались. — Нельзя ли полюбопытствовать, что здесь за потеха, с чего бы такое веселье? Я тоже бы не прочь малость посмеяться. — В его манере держаться, говорить, как и прежде, сквозила этакая панибратская высокомерность, оттенок горделивого превосходства, но былой самоуверенности уже не было, чувствовалась какая-то натянутость, нарочитость.

Марта попыталась и его вовлечь в общее веселье.

— Дядюшке Михаю закрыт доступ в партию мелких сельских хозяев, — смеясь, сказала она, указывая на Юхоша, — ему не дал на то разрешения товарищ Кордаш.

Но Юхош не засмеялся.

— А, это о моем свойственнике? — процедил он с нескрываемой неприязнью и даже с оттенком презрения. — Чертовски башковитый мужик. Ума палата. Только надолго ли хватит? Неровен час, и к ответу призовут, а заодно вправят мозги и его пособникам. Вот ведь в чем дело-то! — Предостережение явно адресовалось Шандору, однако тот пропустил его мимо ушей. Тогда Юхош обратился прямо к нему: — Ты бы сказал Кордашу, что перед моим домом он зря палит. Все равно не устрашит. Я не из пугливых. От страха разбегаются разве только те несколько кур, что по его милости мне оставили. Бедняжки перестали даже нестись с перепугу.

Марта чуть было не прыснула со смеху над этой тирадой, но сразу же осеклась, не встретив ничьей поддержки. Все молчали. Тетушка Балла опасливо поглядывала то на сына, то на Юхоша. А Юлишка, вернувшаяся в комнату вслед за отцом, тихонько всхлипывала.

— Не реви! Чего нюни распустила! — одернул ее Шандор.

Веселье сразу как ветром сдуло.

Юхош пожал мне руку:

— Из Пешта прибыли? Из Пешта, значит? Не мешало бы вам присмотреться ко всему, что здесь творится.

Я невнятно пробормотал, что, мол, у меня нет никаких официальных полномочий, но он сделал вид, будто не расслышал.

— Окажите милость, ответьте мне, можно так сделать или нельзя? Зять одно твердит, дескать, ни в коем случае нельзя! — И стал доказывать, что за ним полагается оставить по декрету не меньше двухсот хольдов земли. Поскольку он-де крестьянин-землевладелец. (Судя по всему, он вдоль и поперек проштудировал декрет о земельной реформе. И я никак не мог понять, каким образом ему удалось так досконально изучить его.) Правда, столько земли у него отродясь не было. Но вот барыня предложила добавить ему хольдов сто пятьдесят.

Шандор, досадуя и все больше нервничая, слушал рассуждения тестя и то и дело бросал реплики: «Да помилуйте, отец!», «Перестаньте же, право!», «И как только может прийти в голову разумному человеку такое?»

Но Юхош не обращал на его реплики никакого внимания и знай твердил свое. Отношения между ними никогда не отличались особой близостью, ну а теперь вконец испортились.

Михай Юхош, когда я принялся убеждать его, что о подобной дарственной записи и речи быть не может, ибо это будет означать не что иное, как обход декрета, и на меня стал смотреть исподлобья, подозрительно. Он упрямо повторял, что ему полагается по декрету двести хольдов земли и он, дескать, знать ничего больше не знает… Хоть и слыл он человеком понятливым, но сейчас оказался неспособным уразуметь простейших вещей. Шея его вздулась, побагровела, глаза налились кровью, и он упорно твердил свое. Привяжется к одной фразе и повторяет ее без конца. Вот вроде этой, например:

— Вы полагаете, что сумеете разделить землю? Награбленное никто не возьмет!

На щеках Шандора вспыхнули два красных пятна, как тревожные сигналы. Юлишка с мольбой в глазах приникла к нему и держала за руку.

Юхош пригрозил, что поедет в Дёндёш, там, мол, у него есть адвокат, тот сумеет постоять за справедливость.

— Как бы не так… Поедете… — заметил Шандор сдавленным голосом и сделал паузу. — Если выпустим из деревни. — Он так и сказал: «Если выпустим».

Юхош остолбенел и, еще больше выпучив глаза, заорал:

— Выходит, эта мразь тебе дороже своей семьи? Нет, я не стану плакать, если тебя вздернут заодно с ним! — И, загрохотав сапогами, выбежал из комнаты.

Когда смолк звук его шагов, наступила жуткая тишина. Борка с маленькой Мартой приняли это за продолжение веселой забавы и захихикали, но Марта шикнула на них. Юлишка, беззвучно всхлипывая, вышла из комнаты. Шандор последовал за ней.

— Подожди меня! — окликнул я его. — Сходим вместе в сельскую управу.

Марта стала удерживать меня, просила пока никуда не ходить, отдохнуть. Но я уже не мог лежать в постели и, наскоро одевшись, вышел из дому.

Шандор всю дорогу молчал, не проронив ни слова. Я видел: что-то терзало его душу.

Село сейчас выглядело оживленнее, чем в день моего приезда. По главной улице, громыхая, ехало несколько подвод, нагруженных плугами и увесистыми мешками. Впряжены в них были, как это ни странно, коровы. Лошадей не было, одни коровы, а они еще не привыкли ходить в ярме, и их приходилось вести. Но и это не всегда помогало: они нет-нет да остановятся, оглашая ласковое солнечное утро, подернутое молочно-белой дымкой, жалобным мычанием. Очертания горы Надьхедеш смутно проступали в туманном марене.

Возле сельской управы, точнее, против нее, на противоположной стороне, толпился народ. Оттуда люди глазели на окна управы, оживленно обсуждая что-то. Увидев нас, все тут же замолчали.

— Эй, мужики, бабы, почему не заходите? — окликнул их Шандор. Некоторые двинулись было вперед, но большинство осталось на месте, провожая смельчаков взглядом.

Резиденцией старика Кордаша был кабинет бывшего старшего писаря сельской управы. Кроме него, там находилось еще несколько человек, в том числе Габор Йенеи. Очевидно, это и была «директория».