Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

– Врешь! – вырвалось у Монферрана. – Ты… как это? Под-ли-зы-ваешься!

– Да вот вам крест святой! Да разве я врать-то стану! Красивый он! Коли хоть один камень в нем положу, век гордиться буду!

Огюст тихо рассмеялся:

– Ну-ну, хорошо сказал. – Он взял мальчика за руку и осторожно притянул к себе. – Послушай, а тебе в рубашке не холодно?

– Не-а!

Егор опять мотнул головой и доверчиво подошел к главному архитектору совсем вплотную, и тот вдруг, подхватив его под мышки, усадил к себе на колени.

– Завтра Алексей Васильевич купит тебе одежду новую и башмаки…

– Башмаки?! – ахнул Егорушка. – Отродясь у меня их не было!

– Ну так теперь будут.

Кондрат Демин не сажал сына к себе на руки, не имел привычки его баловать, а каково было на коленях у матери, мальчик успел позабыть, и теперь вдруг его охватило ощущение незнакомого блаженства. Ему стало так хорошо на коленях у этого человека, которого он прежде так боялся, что Егорушка невольно опустил голову на плечо главного и почувствовал, как учащенно колотится его сердце.

– Не выгоняйте меня со строительства, Август Августович! – ласково и настойчиво взмолился Егор. – К любому делу приставьте и поглядите – я справлюсь!

Монферран засмеялся и ладонью провел по мягким Егоркиным кудрям.

– Ладно, Егор Кондратьевич! А что бы ты хотел делать? Чему тебя обучить?

– Меня-то? – Маленький Демин просиял и тут же наморщил лоб и задумался. – Да я… Я бы хотел…

– Ну что стесняешься? Говори!

И Егорушка выдохнул:

– Мне бы выучиться таких людей и ангелов мраморных делать, как те, что на дворе у вас! Можно тому научиться?

Огюст слегка отстранил от себя мальчика и посмотрел на него с еще большим интересом.

– Ого! А ты, оказывается… как это? С искрой Божьей… Ну-ну! Научиться можно, только это трудно, Егор Кондратьевич. Сперва надо выучиться завитки и цветочки из мрамора вырезать, а потом уже к ангелам подбираться. Станешь всему понемногу обучаться? Годами, а?

– Стану, – решительно сказал мальчик.

– Отлично! По рукам. – Огюст опять улыбнулся и сжал в своей руке Егоркин кулачок. – Через пять-семь лет хорошие мраморщики нужны будут больше, чем сейчас. Завтра же я попрошу мастера Лажечникова, чтобы он тебя взял в обучение. Знаешь Павла Лажечникова?

Егор слегка поежился:

– Еще б не знать… Злой, как черт… Поди-ка бить станет! Но я не боюсь! – Тут же спохватился он. – Пускай его бьет! Все одно учиться буду.

– Он не будет тебя бить. – Главный говорил спокойно и решительно, и словам его нельзя было не верить. – И не так уж он зол. А мастер это хороший, все говорят. Он и выучит тебя резцом владеть. А там посмотрим. Может, и дальше учиться будешь, если окажешься способным. Я договорюсь, чтобы тебе платили пока как ученику мастера. А из какой ты губернии? Как тебя писать?

– Я питерский, – гордо сказал Егорушка. – И не крепостной. Батька у меня раньше на заводе Берда работал, а после вот сюда нанялся, собор строить. Работал хорошо, только шибко уставал… Тогда, когда брус-то сорвался, все отскочили, а он не поспел…

Огюст опустил голову, отвел взгляд и несколько минут молчал. Одна из морщин, вертикально перечертившая его лоб, стала вдруг углубляться и даже немного удлинилась. Егорушке ужасно захотелось ее разгладить, и он не утерпел: осторожно, одним пальцем провел по ней вверх и вниз и ощутил на пальце теплую влагу: пот, невидимо проступивший на лбу главного.

Через два дня Егор Демин был зачислен учеником к мастеру-мраморщику Лажечникову и поселился с ним и с другими резчиками в их удобном и теплом бараке.

Павел был рад взять мальчика в обучение.

– Бог вознаградит вас, ваша милость, за доброту к сироте! – сказал он главному архитектору, который сам привел к нему ученика.

– Но смотри же, Павел Сергеевич, головой мне за мальчика отвечаешь. Чтоб он по лесам не лазал и под брусья не попадал, – предупредил Монферран.

– Догляжу, как за дитем родным! – пообещал мастер.

– И без подзатыльников учи, понял?

– А уж это как придется! – Лажечников развел руками и хитро подмигнул, отчего его изуродованное лицо сразу стало приятнее. – Не могу слова дать, но уж постараюсь. Да вы ж не бойтесь, Август Августович, от подзатыльников детишки только понятливей бывают…

Обучение Демина мастер начал с первых же дней, и вскоре до Монферрана дошло, что Лажечников доволен Егоркой. Впрочем, мальчик нередко появлялся в доме у главного архитектора, вернее, во дворе его дома, куда ему было разрешено приходить в свободное время, чтобы проведать любимых греческих богов. Там он подолгу играл с Еленой, и вскоре дружба их стала так тесна, что Элиза и Анна без раздумий начали брать Егорушку на воскресные прогулки по Летнему саду, зная, что с ним Леночке будет куда веселее, да заодно он и маленького Мишу покатает на плечах, если Алексей не сможет пойти гулять со всем семейством.

Алексею нравился смышленый мальчишка, он не возражал против дружбы его с Еленой, наоборот, ей радовался и сам учил Егорку читать и писать, чтобы ему стали доступны Леночкины книжки.

– Ты рассказывай ему все, что знаешь, – говорил он дочке. – Он видишь как понимает все! Ему сейчас только и учиться, грамоту узнавать. Я вон в девятнадцать первые буквы узнал и то теперь грамотный. А из него, как знать, кто еще будет? Может, умней нас всех вырастет!

В этот вечер гости собрались как-то сами собою, как шепнула мужу на ухо Анна, «взяли да и напросились…». Явились ученики-архитекторы Штакеншнейдер и Ефимов, молодой помощник Монферрана на строительстве Шибаев (этот зашел с докладом, да так и остался). Явился художник Плюшар [56], свой человек в доме с тех пор, как лет семь назад он написал неплохой портрет хозяина. Неожиданно пришел Деламье.

Первым же явился и последним ушел гость, который недавно стал вхож в «дом каменщика», но, кажется, уже пользовался здесь доверием. Это был совсем еще молодой человек, ему было двадцать четыре года, однако его уже знали в ученых кругах и говорили о нем как о будущем блестящем археологе и историке. Он носил фамилию Кене и в придачу титул барона, но прозывался попросту Борисом Васильевичем. Этот юный любитель древностей проник в особнячок на Мойке с чьим-то рекомендательным письмом и заявил хозяину, что «спать не может», мечтая увидать монферрановскую коллекцию. Огюст снисходительно выслушал молодого человека и провел его по внутреннему двору, в котором стояли античные и несколько современных статуй, затем показал камеи, фарфор и шпалеры. К его удивлению, Борис Васильевич, правда смущаясь и краснея, как гимназист, однако же с полным знанием дела, тут же дал характеристику некоторым статуям, которые сам архитектор не мог точно датировать, а затем, увлекшись, прочитал чуть ли не целую лекцию о возникновении искусства камеи в Древней Греции и, внезапно сбившись, умолк, заметив, что знаменитый архитектор смотрит на него, широко раскрыв глаза и только что не открыв рот.