Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 7

Изучая документальные материалы, отмечая наиболее типичные для языка XVII–XVIII веков выражения и слова, писатель обычно стремился найти и зафиксировать прежде всего те слова и обороты речи, все то, что носит колорит старины, но в то же время может быть понятно и близко современному читателю.

Когда Алексею Толстому приходилось использовать в своем «Петре Первом» памятники русской письменности XVII века, подлинные древние тексты, он с большой осторожностью, с редким художественным тактом умел разгружать их от наиболее архаичных оборотов и обветшалых языковых форм.

В главе I первого тома «Петра» раскольничий начетчик Фома Подщипаев читает одно очень выразительное место из подлинных поучений протопопа Аввакума. Оно заимствовано из «Книги бесед» Аввакума — из беседы седьмой («О старолюбцах и новолюбцах»), где оно имеет следующий вид (в скобках заключены последующие сокращения А. Толстого):

«Помните ли вы, как Мелхиседек жил в чащиие леса того, в горе сей Фаворстей, семь лет ядый вершие древес и вместо пития росу лизаше? Прямой был священник, не искал ренских, и романеи, и водок, и вин процеженных, и пива с кордомоном (и медов малиновых, и вишневых, и белых всяких крепких). Друг мой, Иларион, архиепискуп рязанской! Видиши ли, как Мелхиседек жил? На вороных и в каретах не тешился ездя. Да еще был и царские породы. А ты кто? Воспомяни о себе, Яковлевич, попенок! В карету сядет, растопырится, что пузырь на воде, сидя в карете на подушки, расчесав волосы, что девка, да едет, выстави рожу на площаде, чтобы черницы-ворухиниянки любили. Ох, ох, бедной! (Некому по тебе плакать. Не достоин бо век твой весь Макарьевского монастыря единоя нощи. Помнишь ли, как на комарах тех стаевано на молитве?)) Явно ослепил тебя диявол. (Где ты, мот, девал столько добра? И другое погубил! На Павла та митрополита что глядишь? Тот не живал духовно, блинами все торговал да оладьями. Да как учинился попенком, так по боярским дворам научился блюди лизать.) И не видал и не знает духовного жития…»

В тексте романа А. Толстого эта цитата видоизменяется.

Писатель не только сокращает текст подлинника, но и производит правку языка. Вместо «архиепискуп» пишет «архиепископ». Вместо старинного аориста «лизаше» — «лизал». Вместо архаического «вершие древес» — «ростки древес». Устаревшую форму родительного падежа женского рода «царские породы» заменяет словами «царской породы». Причастную форму «ядый», умершую для живого языка уже в XVII веке, заменяет обычной формой глагола — «ел». Вместо «черницы-ворухиниянки» делает проще — «чериицы-ворухи». В своем переработанном тексте писатель вместе с тем оставляет отдельные устаревшие формы языка церковной киижности, однако это более доступные и «привычные» архаизмы («питня», «древес», «жития» и т. п.).

Письмо Петра к Ромодановскому, которое мы находим в главе VII первой книги «Петра» («Мин хер кениг… Которые навигаторы посланы по вашему указу учиться, — розданы все по местам…»), составлено писателем из трех подлинных документов.

Здесь первая часть о навигаторах взята из письма к Ромодановскому от 31 августа 1697 года. Средняя часть — из письма Петра к Виииусу от 17 августа. И, наконец, третья часть, о Брюсе, которой писатель старается ввести некоторый корректив в то впечатление от жестокости Петра, которое могло создаться, — взята из письма к Ромодановскому от 22 декабря 1697 года.

В главе I второго тома романа А. Толстого находим секретное донесение царю Петру дьяка Емельяна Украинцева, посланного в Константинополь для подписания с турками мира. Пространный документ из архива Посольского приказа размером в 7–8 страниц большого формата, написанный запутанно и архаично, с большим тактом использован А. Толстым в сокращенном виде: устранены повторения, излишние подробности, при этом наиболее живое, образное и комическое, вроде знаменитых похождений капитана Памбурга, затеявшего ночью пальбу из пушек по султанскому дворцу, оставлено автором в неприкосновенности и дано полностью.

О характере работы Алексея Толстого над языком и стилем исторического романа, о той тщательной отделке, которой подвергал писатель каждый образ, каждую фразу своего текста, свидетельствует наглядно та последняя редакционная правка Толстым «Петра», которую он предпринял в 1944 году и которую успел довести только до V главы (второй подглавки включительно) первой книги «Петра».

Пересматривая текст романа, писатель сокращал описания, устранял перегрузку эпитетами, чрезмерное обилие живописнобытовых подробностей. В обрисовке Петра, его внешнего облика, Толстой убирал некоторые снижающие детали, патологические черты. Ряд грубовато-натуралистических образов и выражений оказался устраненным и в диалогах, и в описательных местах романа.

Приводим несколько примеров проведенной писателем правки (сокращения писателя заключены в квадратные скобки):

«Когда спадал зной, Василий Васильевич, надев шлем и [тканную золотыми грифами] епанчу, выходил из шатра».

«Кружились стервятники в [лазорево]-горячем небе».

«Медленно вертится расписанный розами циферблат на стоячих часах». (Из описания светлицы Софьи. Слово «циферблат» заменено более архаическим обозначением «цифирный круг».)

«Волков сидел на коне… На брюхе морозом заиндевели [колонтары], железные, пластинами, латы». (Устранено устаревшее, не понятное теперь обозначение лат.)

«Мейн либер генерал, привез великого посла с великим фелисите от еллинского бога Бахуса». (Слово «фелисите» заменено более характерным, польским оборотом, «виватом».)

«Петр бросил выпитую чашку [и зашагал как на ходулях]».

«Лев Кириллович обхватил тощую трясущуюся грудь Петра». (Вместо «тощую трясущуюся грудь» вставлено «подпрыгивающие плечи».):

«Лягая левой ногой [от судороги], Петр закричал».

«В ближайшем яме переседлали, не передохнув поскакали дальше. [Шестьдесят верст отмахали в пять часов.] Когда за поворотом выросли острые кровли крепостных башен и загоревшаяся заря заиграла на куполах, Петр заплакал». (Выражение «за поворотом» заменено «вдали». Вместо «Петр заплакал» вставлено: «Петр остановил лошадь, обернулся, оскалился».)

В 1944 году было внесено изменение и в сюжетную ткань произведения. Писателю иногда ставили в упрек слишком быструю эволюцию младшего поколения Бровкиных (в третьем то… сыновья и дочь Ивана Бровкина уже в приближении у Петра), неясно, как они успели так быстро выучиться и продвинуться. В первом томе у Толстого было о них сказано следующее: «Три сына уже хозяйствовали. Старший — Яшка вышел в отца, коренастый, взор исподлобья, лютый до работы. Гаврилка поплоше, с придурью — должно быть, отбили ему еще маленькому затылок…»