Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 7

Теперь в соответствии с развитием этих образов в следующих томах А. Толстой заменяет прежний абзац в первом томе новым: «Яков всю зиму ходил в соседнюю деревню к дьячку — учился грамоте. Гаврилка вытягивался в красивого парня. Меньшой, Артамоша, тихоня, был тоже не без ума. Детьми Ивашку бог не обидел…».

В многочисленные переиздания первой и второй книг «Петра» довоенных лет А. Толстой не вносил сколько-нибудь значительных изменений текста: первая и вторая книги романа перепечатывались в эти годы почти в том самом виде, в каком они появились впервые на страницах журнала «Новый мир».

Только при переработке в 1933 году первого тома «Петра» для юношества писатель ввел в главу III (после описания строительства потешной крепостцы Прешбург) эпизод — подглавку под названием «Алешка», рисующую скитания и злоключения Алеши Бровкина, покинутого Алексашкой Меньшиковым, который от отца убежал к Лефорту (см. издание «Петра Первого», «Молодая гвардия», 1933, стр. 88–91). Приводим текст этой подглавки по последнему прижизненному изданию: Детиздат, 1937.

Тогда ночью, влезши от страха на липу, Алешка Бровкин слышал топот Данилиных сапожищ по Разгуляю, слышал, как далеко, по-заячьи, заверещал Алексашка. В конце пустой улицы горел кабак. Кое-где на крышах торчали люди. От крыш, от скворешен, от людей ложились мерцающие тени на изрытую колесами улицу. Бил набат на колокольне. Надрывалась от тоски и страха Алешкина душа.

В ветвях, на липе, он просидел — покуда не погасло пожарище. Все ждал… Куда теперь идти? Без друга, — как без головы, без рук. Алешка переночевал на пустыре. Утром пошел искать место, где зарезали Алексашку. Спрашивал кой у каких людей, — никто не слышал про страшное дело. Ходил к Данилиному двору, глядел в воротные щели, видел ту самую стряпухину девчонку с болячками (теперь стала длинная, угрюмая девка), вынесла чугун с золой, Алешка окликнул, подошла к воротам: «Никакого такого у нас нет, ступай от ворот прочь, шпынь ненадобный…»

Пропал, значит, сердешный Алексаша, царствие небесное… Стал Алешка жить один, кое-как, не вострым разумом. Нанимался в слободы работать за хлеб. Надрывался на работе, — толку мало: только жив кое-как. Обносился. Скучал. Не заживался у хозяев.

Надумал раз — кинуться в ноги Федьке Зайцу, попроситься опять ходить с пирогами. Заяц, — стал дряблый, дурной, — сначала не признал Алешку, а потом, как припомнил давнишнее воровство, живо схватил его за волосы; кривая стряпуха, не разобравши, заголосила, начала сзади гладить ухватом: Алешка едва унес ноги.

Одну осень, ради корысти, пристал было к ворам. Тянули они с возов, шарили по карманам, рвали церковные кружки, в глухих местах раздевали прохожих. Все пропивали в дуванах [27] Дуван — турецкое слово, означает дележку. В старину так называли воровские тайные притоны, где происходила продажа и дележка награбленного имущества. . Один день ели сытно, три дня дрожали по обледенелым рощам. Думал Алешка прикопить деньжонок на шапку, рукавицы, добрые валенки, — опять стать человеком, бросить нерабочее занятие. Воры догадались, что парень ненадежный, заманили его на Москву-реку, на свалки, избили до полусмерти, столкнули в воду.

Хорошо, что место это было близко торговых бань. Чуть свет на Алешку наткнулся банный староста, справедливый человек; шел затапливать баню, видит — из черной воды торчит голова, стонет. Пожалел. При банях Алешка отдышался. Возил воду, топил каменки. До весны перебился кое-как.

Запели скворцы на крышах, под заборами зазеленел подорожник, полетели над Москвой журавли. Противно стало жить при банной сырости. Но куда уйти? В Москве все испытано, — всюду — клин. К отцу в деревню, — вечная кабала. Хорошо бы к раскольникам на северные озера или на вольный Дон. Но ведь — эдакая даль, одному, — пути не найдешь, пропадешь…

Случилось в то время — на базаре стали кричать добрых людей — землекопов и плотников — на царские работы в Преображенское, обещали по скоромным дням давать мясо и поденно — четыре алтына деньгами. Народ дичился идти на царские работы, поговаривали, что там люди пропадают.

Алешка подумал, — все равно и так пропадать, — и отдал кричавшему подьячему шапку.

Пригнали их человек с полсотни под Прешпург. Алешке дали железную лопату и тачку, и он стал копать ров, землю возить в тачке на раскаты. «Все-таки, думал, если с мясом не обманут, да четыре алтына поделю, к осени на ноги встану…»

Работал старательно, по сторонам не глядел. В обед пошли на поле, к котлам: и — впрямь — шти с мясом! Ну, тут—жить! Алешка сел к котлу с ложкой. Подходят двое — начальные, в иноземных кафтанах. Народ начал было вставать. Один из подошедших прикрикнул ломающимся голосом:

— Сидеть! Дайте ложку.

Дали им по ложке. Другой вытащил из кармана из порток — штоф и две чарки. Налил водки. Оба выпили, и кое-кто из рабочих — крякнул. Когда этот второй потянулся к котлу, — Алешка взглянул на него, — едва не подавился коркой, обмер: Алексашка живой!.. А другой — царь…

Алексашка раздобрел, стал свежий, гладкий. Хлебнет полной ложкой и покосится на Алешку, хлебнет и покосится. Но не признает. Поели они с Петром. Встали. Алексашка, проходя мимо, тронул Алешку за плечо:

— Поди к тем кусточкам, подожди меня.

Алешка пошел к кустам, сорвал листочек, кусал его: не верилось, — зарезали парня, пропал парень, и вот — шагает, веселый, в накладных волосах.

— Здравствуй, Алеша. — Алексашка бегом, торопясь, подошел, руки не подал, не обнял, но глядел ласково, с усмешечкой. — Мне сейчас недосуг. Поговорим после. Ты здесь оставайся. Мне надежные, верные люди вот как нужны.

Алешка вздохнул, улыбаясь, посматривал на сердечного друга.

— А ведь я тебя похоронил, Алексашка… Ты вон какой стал. Ты чем тут перебиваешься-та?

— Да так, что, гляди, я первый человек при царе. А второе, — Александр Данилыч я, это запомни.

— Ну да, — с отчеством выговариваетесь. — Алешка уставился в землю и — не мог — засмеялся, закрутил башкой. — Ну, ловок… Ну и черт — ловок.

— А ты думал, — до старости пирогами торговать, соловьев ловить… Пораньше утрась приходи в преображенскую избу, там жди…

Для раскрытия самого процесса работы Толстого над «Петром Первым» немало интересного материала дают записные книжки и тетради писателя, куда он заносил выписки, цитаты, «заготовки» к отдельным частям и главам своего романа. Внешне его Записи довольно пестры и фрагментарны, но в целом в них выступает определенная устремленность творческой мысли писателя.

Алексея Толстого интересует и быт эпохи, он записывает интересные данные о состоянии армии, административного управления, экономики в эпоху Петра. Он фиксирует характерные для языка того времени ходовые формулы, заносит некоторые свои наметки в отношении дальнейшего развития романа. Вперемежку идут фразы из переписки Петра, имена близких к Петру исторических деятелей, даты их жизни, фамилии капитанов флота, полковников, купцов, дьяков, наброски некоторых глав романа (обычно начальные их абзацы), планы отдельных глав по пунктам, названия одежд, наименования кораблей, цвета мундиров в полках, выдержки из раскольничьих поучений, пословицы, поговорки и т. д.