Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

12 декабря

Днем ездили с Терезой смотреть ее деревенский дом, Ла-Шомьер, как она его называет. Дорога дальняя — это за городскими стенами. Тем не менее она собирается там жить. Ей нравится скромный вид этого жилища.

— Никто не может понять, что я в нем нашла, — говорит она.

Я была удивлена: у дома соломенная кровля.

— Он больше, чем кажется, — уверяет Тереза.

— Как бы то ни было, виды здесь хороши, — ответила я.

Дом расположен в дальнем конце Алле-де-Вев, недалеко от реки; рядом лес, вокруг поля, тут чувствуешь себя на свободе. Я закрыла глаза и вдохнула свежий холодный воздух. «Да, — подумалось мне, — я могу понять Терезу».

— В мой первый приезд сюда курица снесла яйцо на пороге. Это, несомненно, знак…

— Но знак чего? — спросила я, смеясь. Ибо Тереза видит знаки во всем.

16 декабря

Сегодня утром гильотинировали троих видных якобинцев, их головы выставили на обозрение одобрительно гудевшей толпы.

— Опять начинается, — сказала Ланнуа, с тревогой поглядывая в окно.

— Говорят, это положит конец казням, — сказала я. Где-то труба выводила мелодию песни «Дело пойдет».

Ланнуа проницательно посмотрела на меня:

— Ваши друзья-кровопийцы так ли уж отличаются от этих?

Суббота, 20 декабря

Днем на улице Сент-Оноре встретила гражданина Фуше. Он спросил, не слышала ли я чего-нибудь нового о Мальчике.

— Ничего, если не считать постоянной болтовни Гортензии на эту тему.

— И Баррас не в курсе?

Я покачала головой.

— А что?

— Вчера три депутата осматривали Мальчика. Депутат Люзерн убежден, что ребенка подменили, что самого Мальчика похитили… возможно, даже убили.

— Кто вам сказал? — У меня выступили слезы.

Гражданин Фуше прикоснулся к своей шляпе.

— Хочу предостеречь вас, гражданка. Все не такое, каким кажется.

26 декабря

Сегодня вечером Тереза и Тальен обвенчались. Собралась небольшая компания друзей.

— За счастье, — сказала я, обнимая Терезу. Она на четвертом месяце беременности, живот едва заметен.

— За мадам Тальен! — поднял свой стакан жених. — За нашу даму-заступницу.

Мне вспомнились слова Терезы: «Мне судьбой назначено помогать через него людям, смягчать правление его кулака».

Правление кулака. Не синяк ли скрывали белила на ее лице?

Пятница, 2 января 1795 года

Днем нащупываю путь среди самой омерзительной бедности. Вечерами кокетничаю в салонах с недавно разбогатевшими. Депутат Дюмон, который прежде откармливал птицу на убой, ныне жиреет на конфискации церковной собственности. Депутат Нерваль, торговавший кожами, недавно купил один из особняков маркиза Невшательского (полностью обставленный, с лошадьми и каретами) на доходы от поставок червивой свинины Восточной армии. Кому есть дело до того, что люди голодают?

2 января 1795 года, Ренн

Дорогая мама, мне скоро потребуется новая форма. И также — новые гетры. Мои совершенно протерлись на пятках.

8 января 1795 года, Ренн

Роза, прости, что не пишу чаще. Я, как ты знаешь, не писатель. Кроме того, досталась же мне должность! Провианта у нас катастрофически не хватает.

Делаем, что можем, что должны; обходимся очень малым.

Я очень доволен успехами Эжена, он молодец.

Понедельник, 12 января

Пользуясь советами Терезы, получила отличный доход на спекуляции селитрой. Тетушка Дезире в ужасе.

— Не пристало женщине заниматься коммерцией, — повторяла она. Пока я не сказала ей, сколько заработала (пять тысяч ливров!), тут у нее и проявился интерес.

Я намерена реинвестировать в покупку кружев в Бретани, которые смогу продать в Париже, что должно увеличить капитал на двадцать процентов.

Подумать только! Гражданка Роза Богарне — перекупщица. Что ж, по крайней мере, теперь смогу послать Эжену деньги на новую форму.

15 января 1795 года, отель «Де Коленкур», Париж

Дорогая мадам Богарне, спешу сообщить Вам, что благодаря Вашим рекомендациям генерал Гош присвоил моему старшему сыну Арману звание лейтенанта в Побережной армии. Благодаря Вашим усилиям мой второй сын Огюст принят на доходную должность секретаря. Я в долгу перед Вами.

По Вашему предложению, я договорился о встрече с депутатом Колиньи, чтобы обсудить причитающееся мне, как отставному генералу, жалованье за три года. Буду сообщать Вам о результатах. Благодарю, что обратились к нему по моему делу.

Я бы сказал более, но даже и в такие безнравственные времена, как наши, не пристало человеку военному, да и в моем преклонном возрасте, писать слова благодарности очаровательной вдове. Может быть, увидимся у Тальена?

Остаюсь признательный Вам и, как всегда, — Ваш дражайший и глупейший друг, маркиз де Коленкур, раб «страстей среднего возраста»

Четверг, 15 января

Маркиз де Коленкур настоял на том, чтобы я приняла от него десять процентов за хлопоты.

— Я сделала это из дружбы, — возразила я.

— В звонкой монете! — не унимался он.

Золото.

— Ну, если уж иначе нельзя…

16 января

Тальен дает мне советы по поводу того, как написать прошение о снятии ареста с моего имущества на улице Сен-Доминик. Сегодня днем я представила свое дело в Комитете общественной безопасности. Тальен поддержал меня в своем выступлении.

— Не подлежит сомнению, — сказал он, — что мои товарищи-депутаты начинают понимать: мы должны очистить раны прошлого, устранить несправедливости, чтобы дать дереву свободы плодородную почву, в которую оно бы могло пустить корни.

Я попыталась скрыть нелояльную усмешку. «Кран с тепловатой водой» — так в Ассамблее прозвали моего друга. Так он и выступает.

Среда, 21 января

Несмотря на холод, в городе празднуют вторую годовщину казни короля.

Я бы осталась дома с Ланнуа, оплакивающей его отнюдь не скрытно, если бы не церемония во Дворце равенства, где будут награждать Тальена.

Мы отправились туда с Терезой, закутанной в огромную лисью пелерину.

Монотонно произносили речи, потом пели. «Золотая молодежь», сверкающая безумными украшениями и волочащая за собой тяжелые дубины, потребовала, чтобы оркестр сыграл «Смерть якобинцам».

— Сейчас может начаться заваруха, — заметил депутат Баррас.

Я предложила зайти ко мне, благо живу недалеко. Я вся дрожала от холода. Кроме того, я беспокоилась о Терезе — она на пятом месяце беременности.

У меня в гостиной было холодно; изо рта шел пар, огонь в камине угас. Я уже хотела позвонить, чтобы его растопили снова, когда Тальен перехватил инициативу:

— В конце концов, этим занимался мой отец, — и взялся разводить огонь сам.

— Что ж, — сказал депутат Баррас, опускаясь в кресло у камина. — Сегодня исполняется два года, — и потер руки.