Натан Полянский - Славен город Полоцк

Боярин Якун прошел к башне. Ему кланялись, давали дорогу. Но из четырех его телохранителей никого не пропустили к помосту.

— Кто велел звонить?

Люди недоуменно пожимали плечами.

— Сам колокол, стало быть, — пошутил кто-то.

— Князь не велит вечевать, — крикнул боярин, загораживая ступеньки на помост. Пока на помосте нет никого, нет и веча, есть обычное сборище, которое можно бранить, бить, разгонять. — Слышали? Не время ныне вечевать. Великий князь против наших зло помышляет.

Но это известие, которым тысяцкий хотел запугать гражан, неожиданно возымело обратное действие: люди зашумели, затопали ногами, засмеялись. Они вели себя так, будто уже не было над ними никого старше.

— Пускай меньшие к Великому едут и ты, боярин, с ними, — крикнули над самым его ухом, но Якун не успел заметить — кто.

Где-то в толпе создалась давка, толпа колыхнулась волной, боярина швырнуло к помосту, и быть бы ему сломленным, не успей он вскочить на возвышение. А там еще двое оказались рядом с ним. Теперь вече было законным, и никто не смей ни голос, ни руку поднимать на него.

С тоскливым чувством обнаружил боярин, что его телохранители застряли где-то далеко, а толпа возбуждена, невесть чего ожидает, гудит невнятно и грозно, бросает ему в лицо непристойности, злые насмешки.

Боярин однажды уже побывал в плену толпы — когда она заставила его вести ополчение против Глеба. Тогда он сумел обратить негодование народа в свою пользу — повел войско, успел прийти к Дрютеску не слишком поздно, часть славы победителей досталась и ему.

Но его заслуг не хотят больше помнить, а припоминают иное:

— Почему на половцев не идешь?

— А наших людей без конца побиваешь!

— Сколько людей в темнице держишь?

— А закупов сколько нахватал уже?.. Отпусти всех, слышишь!

— Не будем больше князя слушаться...

— И воевода не тот!..

Выкрики звучали все более громко. Боярин поискал глазами игумена, который мог бы унять крикунов, но не обнаружил его и окончательно струхнул. Он лихорадочно думал, как бы известить о случившемся князя, попросить на подмогу его обе сотни. Но вспомнил, что одна сотня усмиряет возле Лукомля поселения, прогнавшие княжеских сборщиков дани, а половина второй отправлена к устью Улы, где снова объявились банды грабителей. Не осталось у князя силы, хитро выбрано время для веча. Знать бы, кто приказал бить в колокол!

У края помоста купец Микула и каменщик Иоанн склонили головы перед народом и площадь затихла.

— Спасибо, народ полочаны, что пришли дела наши купные рядить, — тихо заговорил Иоанн. — А гоже ли ряд без князя вести? Пусть и он с нами станет, пусть вопрошает — мы ответим. Пусть и на наши вопросы отвечает.

— Пусть! — единым дыханием отозвалась толпа.

Когда накануне Микула с Иоанном обсуждали план веча, они не могли предвидеть, как оно пройдет. «Само покажет», — рассудили они. Было только условлено, что для начала Иоанн напомнит о состоянии мостовых — бревна сгнили, расползлись, давно пора новые рубить. А кому рубить, когда многих людей бояре своими непохожими и закупами записали, а кто свободен — бежит из Полочан, бежит от великих поборов и неправды великой. Пусть же князь боронит своих данников от своеволия боярского, а не губит силы в спорах с иными князьями. Так должен был сказать Иоанн. Но как только он предложил пригласить на вече князя, его перестали слушать. Из толпы густо, словно в добрую снежную метель, посыпались выкрики — слова хулы на князя.

— Князю дорогу, князю дорогу! — послышалось издали. Толпа притихла, раздалась. К помосту шел князь Борис. За ним следовала вереница людей высокого роду: князь Давид, младшие сводные братья князей — Ростислав и Святослав, их племянники Василько и Иоанн Рогволодовы, а также их жены и дети.

На том настояла толпа черных людишек, числом не счесть, которая ворвалась на княжье подворье и разогнала десяток его охраны. Не было возможности князьям ослушаться, не было возможности бежать.

И вот они здесь, те самые князья, из-за постоянных споров которых уже столько бед поразило Полоцкий край, столько загублено людей. Они стояли у самого помоста, растерянно глядели на Микулу и Иоанна.

Борис и Давид взошли на помост. В таких случаях полагалось всем, кто находился на помосте, поклониться князю и отойти в сторону: боярам — неторопливо, прочим — побыстрей. Ибо не полагалось кому бы то ни было, за исключением лиц особо приближенных, в общественном месте стоять с князем на одной доске. Но сегодня и сами князья забыли об этикете.

— Что ж, воевода наш, ты допускаешь такое? — обратился князь Борис к Якуну. Было тихо, все слышали вопрос, ждали ответа.

Боярин понял уже, что Борису больше не княжить, и поспешил воспользоваться предоставленной ему случаем возможностью говорить. Это была его минута — другой, возможно, не будет. Только бы убедить народ, только бы они согласились с ним.

Разве не стыдно гражанам возлагать княжение на такого тихого, богомольного, почти святого человека, говорил он, обращаясь к толпе и имея в виду Бориса. Все знают, что душа князя лежит к иному — к библии, к книгам апостолов, к строительству храмов. Потому и оружия в руки сам не возьмет, потому и никогда не отъедет далеко от своей молельни. А князю надобно во всех концах княжества бывать, ему надо и твердость иметь, дабы не рассыпалось княжество, как те бревна на мостовых. Просить надо на княжение Давида.

Боярину казалось, что он не ошибся. Должен народ выбрать Давида — больше некого. А князя Бориса, закончил он торопливо, надо просить общие грехи в монастыре отмаливать.

Боярин был рад, что несмотря на волнение, несмотря на свое презрение к Борису, в последний момент нашел нужные слова для своих мыслей, не поносящие княжеского достоинства.

— В монастырь Бориса, — загудела толпа.

Микула также оценил выгоды, которые принесет купцам вокняжение Давида: путь по Двине станет свободным до самых волоков на Днепр, не надо будет платить добавочных пошлин. Давид слыл энергичным, умел укрощать жадность бояр. Поэтому Микула заодно с другими купцами кричал:

— Давида на стол! Бориса в монастырь!.. Пусть един будет князь!..

Но большинство на вече составляли не купцы. Ремесленники, рыбаки, поденные рабочие, охотники, свободные крестьяне предместий молчали. Они еще не забыли хищный нрав Давида: прежде чем урвать себе витебский удел, он немало в Полоцке нашкодил. И как бы он той самой рукой, которой обещает придавить жадность бояр, совсем не задавил черный люд. Прежде чем пустить на стол Давида, не худо бы заставить его целовать крест на том, что будет княжить по-божески. Не раз уже в Полоцке случалось, да и в иных местах Руси, что князь целовал крест к народу.