Натан Полянский - Славен город Полоцк

...Длинной чередой плывут по Двине черные кресты, сбитые из сосновых стволов. На каждом кресте распят нагой человек. Некоторые еще живы. Они могут ощущать теплоту поднимающегося солнца, боль в руках и ногах, пресный вкус воды, заливающей их лица.

Но они уже не принадлежат этому миру, все их счеты с жизнью покончены. За долгие дни пути до моря их тела будут обожжены и иссушены солнцем, мучительная жажда затуманит разум, внутренний огонь сожжет их сердца. А кто останется жив, будет вынесен в соленое море на потеху волнам и ветрам.

На переднем кресте умирал Мефодий. Глаза его были открыты, но он не видел голубой бездны над собой, реявших в ней коршунов, сопровождавших смертный караван. В нем давно угасли чувства боли и жажды. Но мысли еще жили. Он вспомнил слова игумена: «Душа язычника истинно страдать не умеет». Ну, а как душа христианина? Почему игумен не заступился хотя бы за них?.. А бог почему не спас их, всемогущий и милосердный? Будь же ты проклят, господи, за то, что создал многие веры, что терпишь несправедливых наставников и жестоких вельмож! Какой же, боже, ты всесильный, какой разумный?

И вот не осталось от Мефодия ничего.

Черная тяжелая птица опустилась на него — он не услышал тяжести. Она клюнула его в грудь — он не почувствовал боли.

С берега за казнью наблюдал Гастольд. Позади него прятался в высокой траве юноша, натягивал лук — не слишком тугой, как раз по руке. Юноша целился старательно. Вокруг шныряли охранники, и надо было первой же стрелой попасть в цель.

...По широкой Кривичанской дороге отходило через Полоцк, растекаясь по улицам и площадям, потрепанное войско Ольгерда.

А в нескольких верстах севернее в обратном направлении — к московским границам — пробирался отряд, ведомый князем Андреем. Андрей надеялся на помощь московского князя Димитрия и сам был готов помочь ему в войне против хана Мамая.

Не раз уже заглядывала в комнату жена Семена: давно пора ему отпустить учеников. Но и он, и они забыли о времени и месте. Семен рассказывал об удивительном путешествии Ильи Муромца к князю Владимиру, и ученики не спускали глаз с его худого подвижного лица. Угольком чертил Семен на стене путь от Мурома до Киева, увлекшись, начинал изображать в лицах Соловья-разбойника и самого Илью, вскакивал и показывал руками, как сек Илья голову Змию... Вчера на этой же стене чертил море эллинов, показывал, где остров Сирены, где Сцилла с Харибдой, где сходил Одиссей в подземное царство.

Три зимы старался Семен над тем, чтобы вдолбить в головы учеников все, что знал сам. В первую зиму обучал их чтению, письму и счету, во вторую читали часослов и псалтирь, в третью полагалось изучать евангелие. Но случилось так, что когда дошли до истории о всемирном потопе, ученик Микита Зубов спросил, откуда возникло все множество зверья, если в ковчег было взято Ноем лишь семь пар чистых и семь пар нечистых. Семен должен был признаться, что и сам не постиг этой тайны. Не ответил он и на второй вопрос Микиты: имел ли Ной в ковчеге одну жену или несколько, а если одну, то откуда все нынешние народы. Посмеялись все над веселым вопросом, а Семен высказал предположение, что, возможно, потоп не всю землю покрыл, ибо есть на ней такие равнины среди гор, куда не каждая птица залетит, а люди там живут, овец и коз пасут, про потоп ничего не знают.

Так случалось не раз. Наскоро дочитав главу из евангелия, Семен принимался восполнять святую науку — рассказывал, что сам повидал да что узнал от бывалых людей. Слушать Семена было много интереснее, чем зубрить нелепости «откровения божия». В эти часы ученики не перебивали Семена непристойными шутками.

Особенно воодушевлялся Семен, если случалось к слову вспомнить времена прапрадедов, когда Полоцкая земля была еще Белой — свободной от иноземного порабощения. Маленький, тщедушный, с седой бородой, которой можно было бы прикрыть три таких лица, как Семеново, он иногда казался своим ученикам добрым карликом, знающим прошлое и будущее. Затаив дыхание, слушали они сказ про братьев-богатырей Алфея и Ондрея, вдвоем вставших навстречу неисчислимой черной рати. Кинулись на них тевтонцы, да не тут-то было. Ударил Ондрей двумя молотами по щитам врагов, взмахнул Алфей двумя мечами над головами врагов — вся черная сотня и полегла.

Знал Семен и сказ про каменщика Иоанна и жонку его Февронию, вдвоем осиливших десять недобрых князей. Связали их гуськом — Иоанн вел, а Феврония погоняла, — так и привели бесчестных на суд ко Владимиру святому...

Закончив быль про Илью, Семен стал рассказывать про то, как некогда шли из Полоцка люди Белой Руси в Москву, чтобы с князем Димитрием совместно против татар стоять. Выстояли, головы свои сложили, да успели с князя московского слово некое взять.

Семен умолк, словно давая ученикам самим додумать. Они не стали спрашивать, какое слово дал князь московский, а спросили, не забудет ли про полочан. Значит, поняли. С охотой Семен ответил:

— Он забудет — сами не забудем. Снова будет земля наша Белой.

Микита Зубов шепнул своему товарищу:

— А есть нашему Семену лет за пятьдесят?

Тот не колеблясь ответил:

— С пятьсот, чай, прожил — сколько повидал.

Семен задумался. Вырастут ли его ученики такими, какими он хотел их видеть, — разумными и бесстрашными, как те древние герои? Ибо смелость, сила и разум нужны людям теперь не меньше, чем тысячу лет назад.

Вот уже скоро экзамены, которые, как и в прошлые годы, будет принимать отец Иона, настоятель церкви при кушнерском братстве, содержавшем школу. И станет батюшка снова спрашивать про ангелов, про страшный суд, про казни египетские... Да бог с ним, с отцом Ионой.

На экзамены придут и отцы учеников. Они тут же назначат Семену мзду за науку. В иные годы они давали ему щедро зерна и живности, в иные годы скупо. Случалось и так, что вместо хлеба доставалась Семену брань, а однажды и побить его хотели — ни один ученик не знал твердо «Отче наш». Семен оправдывался тем, что ученики в тот год подобрались непослушные, непонятливые.

— Ты бакаляр, ты и учи, — ответили ему. — Сам же говорил, что никто умен да учен не родится и младенец не больше соображает, чем любой зверек.

Да, Семен однажды высказал такую мысль. Когда об этом стало известно отцу Ионе, он объявил уподобление человека скотине наущением дьявола и наложил на Семена эпитимию. Семен не стал упорствовать, подчинился. Но именно с того времени от него стали требовать невозможного: ему присылали на «правеж» всяких отбившихся от рук детин, пакостников, мучителей кошек, драчунов. Немало горя доставляли Семену такие ученики. И все же с началом зимы звал к себе новых учеников — не мог обходиться без них. К счастью, большинство учеников училось с охотой.