Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Может быть, остановимся? — спрашивал Ивана осторожный Шуйский. — Вот и князь Курбский шлет письма из Дерпта: мирись-де с Сигизмундом, не разоряй земель сих.

— Дерпту днесь русское имя, нашими отцами даденое, возвращаем, и звать его Юрьев, — возразил Иван, подозрительно покосившись на боярина. Он подозвал его к карте, раздраженно продолжал: — Земли сии Курбского вотчина, он и печется об них. Что ему государство Российское, что ему государева воля! Ему лишь свое боярство уберечи... А ты отпиши эти его земли на мой обиход, ныне же отпиши! — И царь провел на карте неровную жирную линию. — Отвечай Курбскому: в ином месте воздам ему, а здесь повелеваю дороги просекать, фортеции ставить, припас готовить, ополчение сзывать.

Царь склонился над картой. Красным цветом были обозначены земли, за период его царствования воссоединенные с Москвой. На востоке не стало Казанского ханства, столица его вошла в состав России, и царь казанский Симеон является ныне одним из лучших полководцев Ивана. До самого Каменного пояса и далеко по ту его сторону в неведомые дали ходят теперь русские люди, не встречая сильных врагов. На юге побеждено Астраханское ханство. В руки русского государя перешел весь волжский путь из Центральной Руси в Хвалынское море, откуда открыта свободная дорога торговым людям в Кизилбаши, в далекий Багдад, в земли Малой орды и Хивинского ханства. Взятые же в плен служилые татары, ногайские мурзы и князья черкасские тоже оказались хорошими воинами. Дорога в Студеное море с незапамятных времен открыта русским людям. И только один путь оставался крепко замкнутым — путь на запад, куда некогда тоже ходили русские люди, где и ныне русские люди живут. Нет, не может Иван останавливаться на полпути. И он говорит:

— Выйдем на Двину, нашу старую дорогу на запад освободим, на том и остановимся. Берега Двины серебряные, а дно ее золотое.

В конце января русские войска подошли к Полоцку.

Царь прибыл к войскам. Со своим царевым полком он расположился в кельях покинутого монахинями Ефросиньевского монастыря. Князь Шуйский доложил, сколько перед городом собрано русского войска. На вопрос царя, известны ли силы врага, Шуйский ответил, что приблизительно известны — вдвое уступают силам осаждающих, а на вопрос о том, разведана ли крепость изнутри, ответил, что сие пока не удалось. Заслано было в город десять молодцов, проворных, сметливых да толковых, дабы, вернувшись, могли обо всем рассказать, что высмотрели. Да выловили их поляки, головы отрубили, на стенах выставили. Одного живьем отпустили, но язык вырезали — не расскажет. Царь велел заслать в крепость других лазутчиков.

Еще сообщил Шуйский, что, как только подошло сюда царево войско, стали бежать из города черные люди. Бегут в одиночку и целыми семьями, и набегло уже тех людишек тысячи две. А благословляет их на сии бега некий поп, ходит по православным церквам, говорит: «То бог нам искупителя послал, царя-освободителя».

— Искупитель Христос был, второго не будет, — заметил Иван. — А бояр перебегло сколько же?

— Ни толики, великий государь, не бегут сюда бояре.

— Бояре от нас на Литву убегают, — сумрачно сказал Иван. — Вчера доносили мне про Курбского — переметнулся к Жикгимонду, да еще трое с ним. Отписать земли изменников на государев обиход! — топнул он ногой. — А буде поймаются — сам допытывать их стану...

На большой пустоши западнее монастыря, за проходившей тут дорогой, расположился шумный стан. Сотни людей всех возрастов жались вокруг костров, сидя прямо на снегу или подостлав ряднину. Иные долбили ямы в мерзлой земле, ставили над ними жердяные шалаши, клали из брусков смерзшегося снега стенки против ветра. Из лесу за пустошью доносился частый стук топоров. Кто не имел дела, топтался, кружил по пустырю, ища в этом средство обогреться.

И у каждого костра, в каждую группу полочан затесалось по нескольку ополченцев Ивана. Пока голодный полочанин ест нехитрое угощение, царев солдат-ополченец, крестьянский сын из Дмитрова или Калуги, с удивлением отмечает, что крестится полочанин точно так, как на Руси, и так же бережно относится к дару божию — хлебу, не позволит ни одной крошке упасть, и так же молча, сосредоточенно жует, и одет в такую же сермяжину, и так же лапти подвязывает на ноге. А что не все слова понятно выговаривает, так ведь и в родной деревне не каждого сразу поймешь.

И когда, поев, полочанин снова крестится, а затем уж благодарит солдата, тот вдруг произносит:

— А и тощий ты, брат Самусь, яко теля после Петра-полукорма. Знать, и у вас бояре?

— Без боярина, попа и клопа мужику, ведомо, не прожить, — рассудительно отвечает полочанин. — А не смеют же они при царе лиходейничать?

Он бросает строгий взгляд на собеседника, будто предполагая, что тот его высмеивает, и требуя: «Не обманывай, правду кажи!» И солдат Ивана отвечает:

— До царя ой как далеко! Кто и дойдет, не поспеет воротиться. Бо всю-то дороженьку на коленях ползти надо. А вдоль всей-то дороженьки псы-бояре стоят.

Самусь переводит растерянный взгляд с одного солдата на другого, только что подошедшего. Нет, не шутят ополченцы. И тяжело становится у полочанина на душе. Со вздохом говорит:

— По-вашему, бояре псы, по-нашему, волки. Знать, одной они всюду породы, не ищи боярина-зайца... Кто же нас, народ хрестьянский, пожалеет?

— Ты меня, а я тебя. Больше некому, — замечает второй солдат. — Одной рукой он обнимает за шею своего однополчанина, второй — Самуся, пригибает их головы к себе, шепотом говорит: — Правда на бояр в лесу, слышно, растет, а добыть ее можно... острым ножом.

...Со стороны монастыря к пустырю шло несколько человек в богатых одеждах. Люди поднимались, оборачивались к ним. Кто-то догадался, что передний, человек высокого роста с короткой бородой, в шляпе с меховой оторочкой и с лентой, от которой поднимались металлические зубцы, — царь. Это слово ползло по толпе. Люди падали на колени, протягивали руки к царю. Кто-то заголосил, запричитал. Царь остановился, обвел взглядом толпу, поклонился, неторопливо произнес:

— Се ныне исполнится пророчество — вознесет Москва руки свои на плеща врагов ея.

От Заполотского посада к пустырю поспешила новая группа чернолюдинов. Ее вел рослый человек в кожаном кафтане. Он широко размахивал руками, в которых держал меховую шапку и скомканную рясу. Рядом с ним бежала девушка. Она то отставала, то догоняла, напрягая силы.

Кто-то на пустыре успел оглянуться на них, узнал попа, который посылал их навстречу царю. Вдруг тот отбросил свою рясу в сторону.

Подойдя вплотную к коленопреклоненной толпе, группа тоже опустилась на колени. Царь поманил пальцем человека в кафтане. Тот вскочил.