Натан Полянский - Славен город Полоцк

С Замковой горы царь Иван долго обозревал окрестности. Далеко виден литовский берег Двины, дороги на юг к многочисленным русским городам, все еще томящимся в неволе. Дойдет ли Иван когда-нибудь до них, или наследникам его суждено выполнить эту задачу?.. Вчера он получил извещение из Москвы, что раскрыт новый заговор против него, выявлены новые сторонники казненного им два года назад воеводы князя Адашева и что удаленный им из Москвы его бывший духовник Сильвестр поддерживает связи со многими боярами — врагами дела Ивана.

«Боже, благослови Русь едину и необориму, дай силы искоренить крамолу боярскую», — шепчет Иван и направляется в Собор, где его уже ждут.

Сразу после молебна — Ивану уже не терпелось отбыть на Москву — он стал отдавать торопливые распоряжения.

Польского воеводу, магнатов, епископа, шляхту, мещан, служивших полякам литовцев и русаков, — всего около десяти тысяч человек — велено было разослать по разным местам Руси. Собственность королевской казны и имущество богатых дворян и купцов конфисковать и отправить в Москву. Все население, независимо от вероисповедания, привести к целованию креста на верность Ивану, а кто не согласится, тех «вметати в Двину»...

На западной окраине Заполотского посада, где вчера еще стоял дом, в котором Трифон родился и вырос, ныне раскинулось сплошное пепелище. От закопченных камней остро пахло гарью. Сероватый дымок вился над догоравшими кое-где кострами. Под серым покровом золы еще можно было обнаружить тлеющие головешки. Дерево, росшее при дороге, теперь, с опаленной корой и обугленными ветвями, казалось покрытым серебряной чернью. Иногда оно качнется под ветром, с сухим коротким треском уронит тонкий уголек и снова замрет... Оживет оно весной или нет — но молодые побеги вокруг него поднимутся.

На пожарище суетились люди. Растаскивали тлеющие кучи, расчищали ямы — бывшие землянки, везли из лесу новое покрытие для них. Хозяйственно поднимали каждое несгоревшее бревно, каждое уцелевшее полено, каждый пригодный камень — здесь они жили, и нет во всем мире иного места для них.

Лишь Трифону нечего здесь делать. Постояв с непокрытой головой перед серой кучей, в которой пепел его родного дома смешался с пеплом его отца и племянника, тел которых он нигде не нашел, мысленно с ними попрощавшись, он побрел прочь. Город начинал оживать. На площади зачитывались приказы царя. Трифон остановился послушать.

«...Велел князю Петру Ивановичу, и князю Василию, и князю Петру Семеновичу Серебряному со товарищи быти в Полотске и жити бережно, и дела царя и великого князя беречи... Да которые места будет пригоже поделати, те места нужные велети поделати и покрепити, и землю насыпати, чтоб было безстрашно, да и ров около города изсмотрити, которое место в остроге за Полотою выгорело, то место заделати...»

Объявлялось также, чтобы мастера — ковали, медники, костоправы, винокуры, ткачи и иных дел умельцы, — если пожелают, шли служить на Москву, а воеводам «препон бы тем доброхотникам не чинить».

Не забыл царь и о Трифоне: всем беглым смердам предлагалось вернуться с повинной к своим боярам, работным людям — к своим хозяевам и свободным ремесленникам — в свои мастерские. Кто не вернется — тех изловить и покарать.

Тут же на площади Трифон узнал, что пан Альбрехт принял православие и целовал крест на верность царю.

Значит, как и прежде, Трифону нужно таиться.

Только в одном месте города жили люди, с которыми он мог чувствовать себя в безопасности, где ждала его Лукерья, — в слободе на песках.

Туда и шел теперь Трифон, чтобы попрощаться с Авром-Яковом, попрощаться с Лукерьей, прежде чем навсегда оставить Полоцк.

Слободы он не нашел. На ее месте простиралось пепелище, подобное тому, какое видел Трифон в Заполотском посаде, хотя никаких военных действий в этой стороне не происходило. От пепелища к реке снег был утоптан. Трифон пошел по следам, дошел до обширной майны.

У края майны спиной к Трифону стояли с непокрытыми головами трое мужчин, из них двое в форме ополченцев Ивана. Трифон подошел, узнал в третьем человеке Самуся, на подводе которого ехал в Полоцк. Лицо у детины заплакано, в глазах безумие и боль.

— Батя мой тут, — прошептал парень, не ожидая расспросов. — И други... десятки русаков-полочан... Спросили у царя правды против бояр, спросили свои уволоки земли... а получили...

Трифон снял шапку, потупил глаза в зеленовато-серую неподвижную воду.

— А где же люди со слободы? — спросил он тихо.

— Молодые за Двину пошли, — ответил Самусь. — Не стали крест целовать — в другого бога верят... А кто был немощен, не успел уйти...

Он умолк. Трифон понял.

Вот и нет кроткого Авром-Якова. Когда Трифон привел к нему Лукерью, старый еврей сказал ему: «Наши мудрецы давно открыли важную тайну, а именно: в святом писании не все писано святой рукой. В действительности в мире нет народов, избранных господом богом, в мире нет народов, проклятых господом богом. Все народы одинаковы, и кто, обуянный гордыней, мнит лишь себя достойным господа, тот недостоин зваться человеком».

Старый чудак! Он открыл то, что Трифон давно знал. Разве не жили в их лесной станице в братском единении сыны всех народов, населявших королевство, — белорусы, поляки, евреи, литовцы? Он тогда ничего не возразил Авром-Якову, не до того было, а теперь вот опоздал...

— Девка Лукерья тут была, она куда девалась? — снова спросил Трифон.

— На восток пошла... на Русь, — ответил Самусь и, обернувшись к городу, показал неведомо кому сжатый кулак. — А будьте вы прокляты, царевы слуги!..

— Будьте прокляты! — вслед за ним произнесли ополченцы. Трифон закусил дрогнувшие губы, сжал кулаки.

Его поразила ненужная жестокость царя. На миг ему показалось, что если сейчас нырнуть в полынью, авось еще удастся вытащить кого-нибудь живым...

— Куда теперь? — неожиданно резко спросил Трифон, обернувшись к ополченцам.

— По домам велено, — нерешительно ответил один. — А там боярин ждет. — Он вздрогнул, поежился, надел шапку. — Не знаем, куда и податься.

— И мне домой нельзя, — сказал второй ополченец. — А ты как думаешь?..

Трифон задумался. Нет, не останется он в Полоцке служить панам, хоть и принявшим православие. Не пойдет и на Москву служить царю. Не вернется и в свою станицу, где после всего тут пережитого уже будет тоскливо и тесно, да и стыдно малых лесных дел.

А пойдет он ныне на Днепр, за пороги, где на острове Хортице собирается сила вольная, непоклонная. Уж если мстить врагам- боярам, то так, чтобы с корнем выводить их.

...Широким Кривичанским шляхом, которым недавно в одиночку пробирался Трифон в Полоцк, уходило из Полоцка четверо детин. Шли на восход. У всех оружие в карманах, у всех ненависть в сердцах. Еще недавно они не знали друг друга, жили по разные стороны границы. Ныне стали побратимами.