Натан Полянский - Славен город Полоцк

— Вот как! — хмыкнул пан Гонсевский. Ему никогда не приходило в голову, что какой-то подмастерье может чего-то желать или не желать. — Кем же он намерен стать, твой Мирон? — Пан заставил себя произнести это хамское имя и хорошо запомнил его.

Булочник пояснил, что по уставу цеха каждый, кто закончил срок обучения, обязан два года вандровать — путешествовать по стране. Только после этого он становится мастером. Ныне же невозможно соблюсти это правило.

— Хорошо, дозволяю твоему Мирону пойти после Пасхи.

— А кто же захочет вернуться? — простодушно спросил старик.

Пан Гонсевский заерзал на своем сидении.

— Хлоп должен почитать за счастье вернуться к своему господину, — крикнул он гневно. — Пеки, хам, твои булочки, а вторую половину забот о городе предоставь мне.

Тогда-то пан и заметил впервые, что глаза у старика смеются, хотя лицо сохраняет почтительное выражение. Булочник низко поклонился, тихим голосом поблагодарил «за внимание». Пан толкнул своего кучера в спину.

Как сейчас припоминал пан Гонсевский, чуть ли не в ту же ночь из посада ушли на другую половину города около двух десятков ремесленников. А закона, который дозволял бы силой возвращать беглых ремесленников, Жечь Посполита не имела. Кинулся пан в сейм хлопотать о таком законе, а бегство ремесленников стало тем временем повальным. Уходили лучшие кузнецы, пекари, ювелиры — к великой досаде пана Гонсевского. Сам король посоветовал ему отменить свой приказ. Там же, в столице, молодой магнат получил еще один совет — подружиться с иезуитами: они умеют обращаться с чернью.

Так пан Гонсевский стал патроном полоцкого иезуитского коллегиума.

Однажды он там встретил скромного послушника Иосафата, в котором, к немалому удивлению, узнал бывшего приказчика одного виленского купца. Приказчика звали Иваном, отец его был сапожником. Пан Гонсевский помнил Ивана расторопным и услужливым, но невероятно злым к своим подчиненным.

— Давно ты отрекся от православия? — небрежно спросил пан.

— Сподобил господь узреть веру истинную, — ответил Иосафат и набожно перекрестился. Затем поднял на Гонсевского глаза, в них сверкнула злоба. — А вы, господин, чтили бы мой сан и не говорили столь вольно со слугой божьим.

Он осмелился сделать замечание самому подавцу коллегиума, который мог их всех вышвырнуть отсюда! Он остался таким же злым, каким был. Тогда пан Гонсевский вспомнил, что магазин, которым ведал Иван, славился своим порядком, и у него мелькнула озорная мысль: отнять Иосафата у коллегиума, назначить его своим управляющим. Впрочем, пан Гонсевский понимал, что это неосуществимо. Но с того времени он стал оказывать Иосафату покровительство. Именно по его совету Иосафат был вскоре возведен в иеромонахи.

Через несколько лет из митрополии запросили пана Гонсевского, не знает ли кандидата на епископскую кафедру в Полоцке. Пан подумал, посоветовался с соседями-магнатами и пригласил Иосафата к себе.

Нынешний епископ стар и слаб, заговорил он без обиняков, а паства своевольна и распущена. Ни слуг божьих, ни господ своих не желают чтить. Когда приходили сюда запорожские казаки, немало местных крестьян и ремесленников пристало к разбойникам, совместно грабили помещиков. Нужен в Полоцке «железный» епископ, который был бы подобен великому мессионеру Альберту и святому отцу иезуитов Игнатию Лойоле. Епископ должен держать в одной руке крест, в другой — меч.

— В каждой руке по мечу, — подсказал Иосафат. — Крест же может висеть на шее.

Да, именно такой человек нужен здесь. Не знает ли Иосафат такого человека?

Скромно опустив глаза, Иосафат ответил, что не знает такого человека и не вправе знать: назначение высших чинов иерархии — это право самого короля.

— Ну, а вы сами не чувствуете в себе сил справиться с такими обязанностями?

Иосафат бросил на магната быстрый острый взгляд — таких шуток над собой он не позволит никому.

— Надо иметь большие заслуги, чтобы быть удостоенным такой милости, — скромно ответил Иосафат. — Нынешний епископ надел свою сутану прямо на генеральский мундир. А виленский епископ получил свой сан за десять тысяч злотых, вовремя преподнесенных королю. У меня ни денег таких, ни иных заслуг нет.

— Но они есть у меня, а мое слово, как вам известно, и на сейме что-нибудь да значит.

Да, магнат не шутил. Забыв свою монашескую скромность, Иосафат протянул ему обе руки:

— Ваши враги будут моими врагами, а ваши друзья...

— ...Не станут с вами дружить, — оборвал его Гонсевский. — Довольно и того, в чем вы мне поклялись...

Кто-то из судей шаркнул ногой, и Гонсевский очнулся от своих воспоминаний. Монотонным голосом секретарь продолжал излагать суть дела.

Неповиновение епископу Иосафату началось после того, как в столицу Российского государства прибыл некий человек, именем Феофан, прозвищем Афинский, называвший себя патриархом Иерусалимским, а в действительности засланный турецким султаном подстрекать народ московский к войне против Жечи Посполитой. И сей Феофан Афинский именем Москвы посвятил в полоцкие архиепископы человека из простого сословия Максимку Смотрицкого, чем нанес ущерб гонору его величества короля, который один имеет право назначать и утверждать архиепископов и епископов в королевстве Польском и княжестве Литовском. И позвал к себе сей незаконный владыка Смотрицкий человека Полочанина Петра и подбил его говорить в церкви против Иосафата...

Пан Гонсевский прикусил губу. Он-то знал, что дело обстояло не так, что неповиновение началось значительно раньше и что причиной его был все тот же спор о Юрьеве дне. Вернее даже считать, что с тех пор, как бог благословил одних людей богатством, а других наказал нищетой, существует неповиновение.

Главный обвиняемый заерзал на скамье, когда секретарь читал это место — здесь не было ни слова правды. Полочанин никогда не был зван к Смотрицкому, сам не искал его. Уж если кто и подсказал Полочанину именем Москвы несколько хороших мыслей, то этим человеком был, конечно, Мирон.

...Не успела коляска пана Гонсевского выехать со двора, а Петр Васильевич не успел накрыть свою голову, как позади него раздался насмешливый голос Мирона:

— Тебе не кажется, что у этого денежного сундука, у нашего дорогого пана, непомерна велика голова?

— Не кажется, — ответил Петр Васильевич. — Так ты слышал, что он сказал?

— Этот сундук?..

Мирон усмехался, и Петр Васильевич знал, что нужно дать парню вдоволь насмеяться, прежде чем ждать от него обдуманного ответа.

— И не кажется ли тебе, что такой величественной голове не пристало иметь столь крошечные гляделки?.. Что можно через них увидеть?