Натан Полянский - Славен город Полоцк

Вот куда, оказывается, клонит епископ! А не все ли, собственно, равно, какой держаться веры? Лично он, Никандр, мог бы и магометанство принять, если бы это сулило какие-нибудь выгоды.

Но он хорошо знал настроения своих товарищей по цеху и потому покачал головой:

— Не поймет меня цех, изгонит.

Епископ усмехнулся,

— Тебе ли бояться сотни полунищих пекарей? Давно пора тебе уйти из цеха, в гильдию тебя охотно примут.

— Примут ли? — усомнился Никандр, ощущая легкое головокружение. Он сам давно мечтал вступить в гильдию — барыши купцов не шли ни в какое сравнение со скудными доходами булочников. Но вступительный взнос в гильдию составлял две тысячи злотых, такой суммы Никандр не мог дать.

Словно поняв его сомнения, епископ продолжал:

— А деньги на взнос одолжи у менялы Панкратия хотя бы.

— И без того я много ему должен, — вздохнул Никандр.

— Кстати, письмо он тебе передает.

Никандр вскрыл облепленный печатями конверт. Меняла требовал немедленного возвращения всех ссуд, взятых у него в разное время под залоги.

Письмо в руке Никандра заплясало. Именно сейчас он не располагает свободными деньгами — истратился на постройку второй пекарни в Полоцке да трех магазинов в окрестностях города. Если меняла не даст отсрочки хотя бы на полгода, он, Никандр, вынужден будет продать и магазины, и пекарню... Он поднял глаза на Иосафата. Лицо епископа было бесстрастным.

«Лжешь, старый черт», — мысленно крикнул Никандр, но вслух произнес:

— Хорошо, прикажи Панкратию выдать мне ссуду.

На собрании Никандр оповестил, что шлет-де Иосафат свое благословение цеху и согласен убедить купцов повременить с повышением цен на муку, если они, булочники, не станут гнать от себя проповедников-униятов.

— Не станем ли бесплатно муку получать? — с издевкой спросил молодой худой булочник с горящими глазами.

— Деток будем по-нашему учить или по-латыни? — выкрикнул другой булочник, отец семерых сыновей.

— А на том свете как сочтемся? — выкрикнул еще кто-то из собравшихся. — Мы епископа жарить станем на сковороде или он нас?

— А ты, Никандр, как посоветуешь?

Это спросил Петр Васильевич Полочанин, и удивительно, что его тихий голос был услышан всеми и все замолчали.

Никандр уклонился от ответа. А Петр Васильевич сказал, что, по его разумению, никто из булочников не держит зла ни против латинян, ни против иудеев, ни против Махмудов. Какую каждый от отцов получил веру, той и держись, и серед людей иной веры живи честно, как и серед единоверцев. Кто же от веры отцов шатается, тот и предатель, к тому и доверия нет ни в торговом деле, ни в чем ином.

В пяти-шести местах зала одновременно, не дав Петру Васильевичу кончить, раздалось:

— Полочанина старшиной!.. Полочанина старшиной!

Это было неожиданно для Петра Васильевича и, видимо, для многих.

По уставу старшина цеха обязан вести переписку и отчетность, хранить денежную скрыню. В его доме проводились собрания, устраивались пиршества.

Полочанин сказал, что стать старшиной он недостоин, ибо мал его достаток. Дом его невелик, большую половину занимает булочная, в меньшей живет он сам с семьей и подмастерьями. Три ученика ночуют в булочной или в мучном складе — тесном амбарчике позади дома. Места для собраний нет.

— А чердак у тебя свободен! — выкрикнул отец семерых сыновей.

Старшиной выбрали Петра Васильевича.

Затаив обиду, Никандр пожелал ему успехов и, как требовал устав, произнес клятву в том, что за время своего старшинства он душой не кривил против цеха и всего русского братства, блюл интересы цеха, сберегал общественные гроши и никакими действиями не причинил вреда членам цеха.

Затем эту же клятву в будущем времени повторил Петр Васильевич.

После перевыборов полагалось угощение. Смененный старшина ставил напитки, а вновь избранный — закуски. Это называлось «запиванием обиды».

Но уже немало было выпито браги, а лицо Никандра оставалось хмурым.

— Не вздумай откалываться от нас, как некогда сделал Алексей, — предупредил его по-дружески Петр Васильевич. — Партачам [27] Кустарям-одиночкам. , сам знаешь, в нашем городе трудно жить.

— Не вы жить позволяете. На то есть воевода, волостные старшины, — заносчиво ответил Никандр. — Еще попомните меня!

Через несколько дней стало известно, что Никандр продал свою булочную и вступил в гильдию купцов-хлебников.

А вслед за тем снова подскочили цены на муку.

Гильдия имела дозволение от короля скупать зерно во всей округе. К весне, когда у людей кончались запасы, гильдия постоянно повышала цены на муку. Но такого, чтобы дважды за месяц повышались цены, еще не бывало. А лето стояло засушливое, виды на урожай были плохие.

Так случай свел еще раз булочника Полочанина с паном Гонсевским. На этот раз пан допустил его в сени, но стула не предложил. Пан следил также за своей речью, чтобы случайно не сорвалось слово «хам», — закон предписывал уважать должность старшины цеха.

Петр Васильевич просил пана продать цеху партию зерна. Эту просьбу магнат отклонил:

— Я обязан продавать все свое зерно гильдии, иначе она пожалуется королю. А что касается высоких цен, то никто ведь не запрещает и вам продавать ваши изделия подороже.

— Тысячи бедных людей будут нас проклинать.

— Лишь бы они деньги платили, — невозмутимо отвечал пан Гонсевский.

— Вы забыли, ясновельможный пан, как несколько лет назад во время голода в городе ежедневно умирали десятки людей.

Пан Гонсевский нетерпеливо пожал плечами.

— Ни я, ни вы не были в том виноваты, — сказал он холодно.

На этом разговор и кончился.

Так как большинство купцов-хлебников были униятами, кто-то посоветовал Петру Васильевичу пожаловаться на них Иосафату. Полочанин сомневался, примет ли его Иосафат. Члены цеха настаивали, и Петр Васильевич подчинился.

Против ожидания, Иосафат согласился принять Полочанина. Высокий и подвижный, с глубоко сидящими темными глазами, епископ сделал два шага навстречу булочнику, сказал, что рад видеть его у себя, протянул ему руку, — костлявую, белую, словно кисть скелета, — и Полочанин приложился к ней. Затем Петр Васильевич изложил свою просьбу.

Кунцевич выслушал, кивнул. Засуха, войны, болезни, говорил он, это наказание божие, ниспосылаемое за грехи. Противиться наказанию означает противиться богу, грешить вдвойне. Из всего народа полоцкого как раз купцы наименее грешны, ибо они приняли унию. Как просить бога за еретиков булочников? Все же он, Кунцевич, это сделает. Он сделает внушение купцам, дабы они ради своего обогащения не смели пользоваться наказанием, посылаемым господом на людей. Но и людям пора понять, что гнев господен не бывает беспричинным, — давно уже пора всем христианским церквам возъединиться в лоне своей матери — католицизма.