Натан Полянский - Славен город Полоцк

— На коленях ползи, раб! — крикнули ему из царевой свиты. Он, казалось, не расслышал. Размашистым шагом приблизился и в пяти шагах от Ивана опустился на колени, трижды поклонился.

— Почему рясу бросил? — спросил Иван.

— Не вели казнить, великий государь. Самозванный я поп, не могу перед святым твоим ликом лжу на душу принимать.

— Людей же зачем обманывал?

— С добрым помыслом, великий государь. На верность тебе наставлял их, во славу Руси единой.

— А звать как?

— Трифоном крещен. А было немало и иных имен.

— Станишник? — сразу понял Иван и помрачнел. — Станичный поп? Душегубства братии своей отпускал?

— Все мы в руках божиих, государь, — спокойно отвечал Трифон. — Кто в лесу преставился, тому, знать, на роду написано было без покаяния помереть. Безвинных же людей — холопов, ремесленников, смердов — мы не губили.

— Вот ты что в помыслах держишь! Кто не холоп, тот и виновен! Слышали, бояре? — обернулся Иван к своей свите. — Судья на вас стоит! — Его голос оставался бесстрастным, лицо неподвижным, и нельзя было понять, шутит ли он, гневается ли. Как отвечать, не поняв царевой мысли? Молчали бояре, молчал Трифон, затаили дыхание сотни людей на пустоши.

— Все вы лесного племени люди? — повысил голос царь, обращаясь к толпе.

— Не все, государь наш, — раздались редкие голоса, громкие и тихие, глухие и визгливые, слезливые и спокойные. Большинство людей молчало.

— Все вы душегубы? — продолжал спрашивать царь.

— Один он такой, его и казни, — отвечали голоса. — Нет на нас вины, чисты мы перед тобой и богом.

— Видишь, — насмешливо сказал Иван Трифону. — Выдают они тебя головой. Как сейчас скажешь: правы холопы или неправы?

— По несмышлености говорят, великий государь, — с достоинством отвечал Трифон. — Худого про них не скажу. И если велишь взойти на плаху, то и тогда не отрекусь: мой то народ, Белой Руси народ. Ради него в лес ушел и все, что ни делал там, ради него же.

Он умолк, но и царь молчал, видимо, желая слушать еще. Снова поклонившись, Трифон продолжал:

— Русские мы люди, а под Литвой ходили. Били бояр их, и лихварей, и ксендзов... Да и русских бояр, что от нас отшатнулись, не забывали, не таюсь. Били их, а сами молились: «Господи, яви справедливость, уйми волков в людском образе, уйми бояр ненасытных, сделай так, чтобы не могли они черного людина бить, продавать, смертью карать! Вызволь народ хрестьянский от кривды, сделай так, чтобы беглые к семьям своим возвернулись!» Нож на груди держали, а про мирную жизнь думали... Ныне, чаю, день сей пришел. Господу богу и тебе, справедливый царь, ся предаю.

Поверх головы Трифона царь обратился к толпе:

— Вы с чем прибегли?

— Прими нас, государь, под свою руку великую, — нестройным многоголосьем отозвалась толпа. — Вызволь из-под Литвы и шляхты поганой, не желаем в латинство переходить.

— Приму, всех приму, кто от веры отчинной не отшатнулся. Так чего ради прибегли? Завтра я сам у вас буду.

— Мочи нет и одного дня ждать.

— Как же вы от бояр ваших убегли? Кто ныне кормить вас станет?

— Ты корми, великий государь. А уж мы тебе послужим.

— Ты корми! — вдруг резко бросил царь Трифону. — Ты их свел, ты и паси.

Тихо, неторопливо, отчетливо выговаривая каждое слово, отвечал Трифон:

— Оттого мы бояр Литвы ненавидим, что каждый из них в своей вотчине мнит себя царем, и в том большая поруха державе. Царь — он един благословен и помазан на всю Русь великую, а перед его оком кто великого роду, и кто худого роду, и кто вовсе без роду — одинаково все в холопах стой!

Иван хмуро глянул на Трифона. Жалкий смерд без долгих размышлений высказал то, к чему он, царь, пришел после многолетних мучительных раздумий, споров с приближенными, стычек с боярами. Смерд показал себя разумнее его, царя. Когда-то Иван ослепил двух мастеров, воздвигнувших ему дворец, ради того, чтобы нигде не построили еще лучшего дворца. А с этим разбойником как поступить?

Сотни бояр окружали Ивана, десятки князей, несколько бывших царьков, ханов и мурз. Иные бояре восходили родом до самого Рюрика и Владимира святого. Где же мудрость веков, которую они, высокородные, должны были бы унаследовать и приумножить? Ведь ни один из них — Иван отлично знал это — не согласится с уделом, который он втайне уж уготовил им: быть своему царю не советчиком, а холопом, не другом, а рабом, не приближенным, а верным псом....

Да, этот разбойник прав. Не только в Литве, но и на Руси своевольны бояре, заносчивы, и в том поруха державе. Ищут права не только над холопами своими суд чинить, а тщатся еще и царя унизить, волю его толковать: се примем, се не примем, не одобряем... Оглядываясь на порядки в соседней Польше, скоро и на Руси потребуют себе права свергать и выбирать царя. Было некогда подобное на Руси, вече князей прогоняло и новых искало, и шли друг на друга смольняне и тверичи, новгородцы и полочане, и каждый князь и князек свою волю творил. Монгольским несчастьем кончилось то время... Да, этот разбойник прав, пора унять боярскую спесь.

Был Иван доселе царем терпеливым и спокойным, отныне станет Грозным для всех недругов своих внутри державы, для всех поборников боярского своеволия.

Но Иван хорошо знал своих кичливых бояр, предвидел, что нелегко будет привести их к безропотной покорности, и потому еще сомневался, начинать ли с ними войну сейчас, или ждать более удобного времени. А этот подлый тать от имени тысяч своих собратьев-смердов нагло требует от Ивана решимости, смеет подавать ему советы.

— Прикажи схватить разбойника за похуление боярам, — склонился Шуйский перед царем.

Не отвечая ему, Иван спросил Трифона:

— Еще что скажешь?

Трифон оглянулся на Лукерью, давно ожидавшую его знака. Она протянула свернутую трубкой жесткую холстинку, которая пошла по рукам, пока не достигла Трифона. Он развернул ее, подал царю.

— Прости, государь, делали, как умели. Она высматривала, я малевал.

Иван разглядывал нехитро сделанный чертеж на холстине и старался понять ряды корявых цифр и слов, а Трифон тем временем говорил:

— Сие есть град Полоцк, како ныне видим с суши и реки.

Глядя внимательно на лицо царя, Трифон догадывался, какую часть чертежа тот рассматривает, и давал пояснения:

— Верхний замок. Вокруг тын дубовый. В тыну девять башен — Красная, Проезжая, Гуська, Рождественская, Фортка, Новая, Воеводская, Мошна, Боярская. Длина тына 668 сажен... Нижний замок, тын сосновый, в нем семь башен: Варварская, Мироновская, Ложная, Ильинская, Скорбная, Невельская, Кобыльчина. Длина тына 1117 сажен... А при воротах башни Проезжей Захарка мой в карауле стоит и с ним верные люди, — закончил Трифон совсем тихо, чтобы только царь слышал. — А входить в крепость лучше через свайный мост из Заполотья...