Валерий Попов - Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

Теперь уже, значительно позже, у меня возникает другой вопрос: если бы царизм длился вечно — попали ли бы мы сюда?

«И как это вообще может быть? — воскликнет студент нынешний. — Со стипендией — и в лучший ресторан?»

Феномен времени! Известно, что до революции «Крыша» была любимым рестораном студентов-аристократов, «белоподкладочников», как называли их. Особенно часто тут гуляли студенты Института путей сообщения, заведения аристократического. Но как же мы, дети советских родителей, оказались тут? Как же, интересно, мы гуляли на «Крыше», на какие деньги? Дело в том, что нам выпало время уникальное, которое не повторится больше никогда. Наступившая уже свобода духа, поднявшая «нашу волну», сочеталась удивительным образом с сохранившимися еще устоями прежнего государства, с тоталитарной жесткостью цен. Когда мы встречались с моей будущей женой Ноной, я заходил в сберкассу и каждый раз снимал ровно десять рублей… И этого хватало на вкусный ужин: миноги, горячая бастурма (все по две порции и бутылка сухого). Это было место для молодых, место для счастья, для красивой любви.

Полумрак, томная музыка, лениво скользящий по залу луч прожектора со сцены, вдруг высвечивающий на твоем столе бокал с ярко-желтым соком манго. Такой интенсивный цвет и вкус больше мне не встречался — может быть, потому, что именно там и тогда я ощутил роскошь — впервые?

Невдалеке за столиком — знаменитый (не только талантом, но и образом жизни) художник Желобинский с великолепной шапкой русых кудрей, с прелестным взглядом огромных голубых глаз, в ослепительно белом жилете, который на ком-то мог показаться чрезмерно роскошным, но на нем он гляделся волшебно — глаз не отвести. Рядом с ним его постоянная спутница (жена? паспорт при входе тут не спрашивали), великолепная (чуть старше его) знаменитая Ирина Бергункер, во всем черном, худая, казавшаяся даже чуть изможденной — в те времена, когда еще не было моды на худобу, опережавшая моду… Огромные черные глаза, слегка трагические. Как сейчас вижу ее. Не с нее ли началась у нас мода на женщин утонченных, «жгутиков», перевернувших наше сексуальное сознание?

Главное — тогда красавицы были «штучными», их знали по именам, у каждой была своя история и неповторимое лицо… «Конвейер» стандартного женского гламура заскрежетал значительно позже. А тогда были — Ирина Бергункер (даже фамилия волнует), Жанна Бончковская, тоже часто бывавшая на «Крыше» (и вскружившая голову главному кумиру и плейбою нашего поколения Василию Аксенову, выпускнику нашего Мединститута и тоже завсегдатаю «Крыши») и Ася Пекуровская, красивая, насмешливая и неповторимая, вскружившая голову еще неопытному Довлатову, который полетел к ней, как мотылек к огню… Увлекался Асей и Василий Аксенов тоже… Но любила ли кого-нибудь сама роковая Ася? Вопрос. Может быть, разве что талантливого физика с непростой фамилией Римской-Корсаков? Наверное, да. Физики тогда тоже принадлежали к бомонду и «Крышу» жаловали.

Особо запомнил я там ученого — красавца Гулю Березина, который к тому же еще и фехтовал на мировом уровне… Еще в советские времена он возглавил иностранный отдел легендарного Физтеха, самой известной в мире нашей научной фирмы, и тогда уже ездил за рубеж с блистательными докладами — и привозил великолепные шмотки… Леня Романков, тоже физик, красавец и острослов, впоследствии депутат, один из ярких деятелей эпохи борьбы за демократию в Петербурге, пишущий интересные книги… Да — блистала «Крыша»! Хорош был всегда великолепно одетый, поглядывающий чуть свысока и насмешливо, худой, бледный и рыжий (как многие Гиппиусы) Никодим Гиппиус — этот был знаменит как киношник, умеющий написать сценарий на любую тему (кроме тех, конечно, которые считалось писать западло, элегантность не позволяла). Он был еще и великий биллиардист, иногда появлялся здесь прямо «с поля боя» с персональным драгоценным кием в алом бархатном чехле. Красавиц он тоже не чурался, но, судя по разнообразию его дам, относился к ним менее серьезно, чем к биллиарду, общался с ними высокомерно-насмешливо.

Реже — но зато с большим эффектом — являлся еще один известный представитель бомонда, тоже с аристократически-бледной кожей Александр Шлепянов. Его элегантность, холеность, светское воспитание (как он шел, как садился, как разговаривал!) выделяли его даже среди посетителей «Крыши», тоже людей весьма заметных. Откуда вдруг появлялись в стране Советов такие «штучные» люди? Был слух, что каким-то таинственным образом он связан с заграницей, в частности с Англией. Дипломат? Или родственники там? Или — разведчик? Эти догадки косвенно подтвердились после ошеломительного успеха сделанного по его сценарию фильма «Мертвый сезон», где подвиги нашего разведчика на Западе передавались с большим знанием дела. И видимо, неслучайно: вторую часть своей жизни Шлепянов прожил в Англии и даже получил какой-то высокий английский титул. Конечно, все это были «великосветские новости», не появляющиеся в газетах, распространяемые устно и, в общем, объединяющие то общество, в которое я так стремился войти. Как писал Маяковский, который тоже бывал на «Крыше»: «Делать жизнь с кого?». Мне хотелось — с них.

На крыше Шлепянов, естественно, никаких сложных разговоров не вел, они болтали с другом Гиппиусом о кино (к которому оба были причастны), о биллиарде (поймал отрывок рассказа Шлепянова про какой-то старинный биллиардный кий редчайшего дерева, который удалось ему найти у его друзей-антикваров)… Недосягаемый мир! Чуть позже я узнал, что Никодим Васильевич Гиппиус — «всего лишь» сын Василия Гиппиуса, который воспитывал в Тенишевском училище самого Набокова. Вот какие люди заполняли «Крышу»! Как же было не стремиться туда?.. Но как стать там на самом деле своим — мне, студенту еще не имеющему никакой легенды, известному лишь в узком кругу друзей хорошо подвешенным языком?

Зацепиться я решил за тогдашнего признанного «короля „Крыши“», великолепного Юру Лившица, выездного баскетбольного тренера, чуть смягчавшего образ стального супермена приятным животиком и легкой припухлостью классического мужского лица. Притягивала к нему и лукавая, слегка виноватая усмешка (зубы не все), и простовато-дурашливая (при полном внешнем великолепии) манера поведения.

Познакомились мы с ним на «Крыше», разбежавшись приглашать двух великолепных дам за одним столиком… получили, что называется, холодный отказ. Но зато подружились с Юрком — как его звали близкие друзья — человеком наиприятнейшим. Покорил сразу его дурашливый тон — на мой взгляд, несомненный признак ума. Гусар Каверин, друг Пушкина, известный своими похождениями, любил причитать: