Валерий Попов - Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

Съезд открыл трехчасовой речью Горький. Конечно, он великий писатель, «матерый человечище», как верно подметил Ленин, но с продолжительностью своего выступления он явно не рассчитал. Начал он, как и положено: «С гордостью и радостью открываю первый в истории мира съезд литераторов!»

Действительно — первый! Но не последний. В начале, конечно, пошла политика:

«Мы выступаем как судьи мира, обреченного на гибель, и как люди, утверждающие подлинный триумф революционного пролетариата… Мы выступаем в стране, освещенной гением Ленина, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина.»

Конечно — были «долгие несмолкающие». Что чувствовал Зощенко, глядя на человека, который так много сделал для него — и теперь оказался «распятым» на этой трибуне… Страдал за него? Речь продолжалась больше трех часов, но главного, чего все с нетерпением ждали — чего теперь будет? — Горький не сказал. Не захотел? Он вдруг пустился в пространные исследования истории литературы, проявил гигантскую эрудицию, начал с устного творчества и дошел до великих классиков — но до современной литературы так и не добрался. НИ ОДНОГО имени современного писателя в его речи не прозвучало! Есть сведения, что у него была еще подготовлена вторая часть, но выслушав предварительно эту часть у него дома, ему «отсоветовали» ее произносить… видимо, не все фамилии нравились начальству, да и зал бы от второй части изнемог. Пусть лучше все устанут от первой части, где не назван никто из присутствующих… Зато значительную часть своей речи Горький посвятил разоблачению… Достоевского как «певца страданий»! Тут он, как говорится, не рисковал. Власть тоже Достоевским не восхищалось. То была «идея фикс» Горького, он писал об этом и Михаилу Зощенко, призывая того к осмеянию «профессиональных страдальцев», и Зощенко, надо отметить, в этом преуспел… Очень не любил, кстати сказать, Горький и Гоголя — но об этом в своей речи не сказал. Гоголь из всех классиков висел самый ближний к сцене и «смотрел» на докладчика. Его Горький не тронул. А так бы речь затянулась еще на час. Было впечатление, что Горький специально говорит так долго, чтобы не сказать самого главного, чего все от него ждали: что будет с литературой?

Шкловский в своем выступлении поддержал Горького (в смысле Достоевского) и даже назвал Достоевского чуть ли не вредителем… В общем, Достоевский после этого надолго из России исчез… Но что ждет современных писателей, сидящих в зале? Вот что всех волновало.

Хорошо уже то, что не было шельмования «отверженных» — Платонова, Булгакова, Мандельштама. Жданов сказал речь довольно скучную, призвал писателей «к служению», потом говорил о необходимости овладения мастерством.

Замечательным было выступление Николая Бухарина (которому жить оставалось недолго, и, может быть, этой речью он тоже слишком «выделился»). Но тогда он еще был «одним из». Пониженный по партийной линии, он являлся, однако, редактором газеты «Известия». Бухарин смело провозгласил (очень даже смело для такого собрания), что главное в литературе — это талант, и назвал первым поэтом современности Пастернака. Самых «советских», самых преданных власти поэтов — Безыменского, Суркова, Бедного — оценил весьма невысоко…

Да-а. Неправильная речь! Уже во время работы съезда с Бухариным «поработали» и в конце ему вдруг снова дали слово, и он покаянно пробормотал, «что совсем не это имел в виду»… Известно, что после съезда Сталин сказал одному из своих соратников: «Положение Бухарина я оцениваю на три с минусом». Может быть, это неосторожное выступление было даже специально санкционировано главным «закройщиком» съезда, шьющим дело Бухарину, да и многим другим. В 1937 Эренбурга заставили пойти «на процесс». На сцене был Бухарин, но уже в роли не выступающего, а обвиняемого. Эренбург записал: «Это был он. Но глаза — не его». Да — за годы, последовавшие после съезда, у многих «изменились глаза».

На съезде многие «сознательные писатели» ответили Бухарину, «как надо»… Его линия на поддержку лишь талантов, гениев была встречена в штыки… мол, а как же мы, «рядовые солдаты партии»? Наиболее характерно выступление Демьяна Бедного, автора самых злободневных агиток и частушек, порой весьма ярких. «Бедный» — это конечно, псевдоним, образ, маска, он лишь взял на себя задачу говорить от лица деревенской бедноты. А бедным он отнюдь не был. Скорее, наоборот. Настоящая фамилия его была Придворов, и к подлинной его жизни она подходит гораздо точней. Был он весьма вельможен, приближен «ко двору» и одно время даже жил в Кремле. О речи Бухарина Бедный отозвался так: «Бухарин взял труп Есенина, положил на меня и сверху присыпал прахом Маяковского». В общем, не дают развернуться! Именно тогда среди поэтов, отвергнутых привередливым Бухариным, родилась эпиграмма: «Старик Бухарин нас заметил и, в гроб сводя, благословил». Самым «страстным», пожалуй, было выступление поэта-романтика Багрицкого, знаменитого своими строфами о двадцатом веке: «Но если он скажет: „Солги“, — солги. Но если он скажет: „Убей“, — убей!». Багрицкий, однако, был талантлив. Хотя многие его строки вызывают теперь оторопь… это как это: «убей»? И на съезде он тоже провозгласил — «служить революции любой ценой».

Все речи на съезде не перечесть. Вспомним одну, наиболее характерную. Писатель Ф. Березовский с болью констатировал, что «Анна Каренина» никак не может помочь современной женщине в разрешении мучающих ее вопросов, ей ближе роман самого Березовского «Бабьи тропы».

Вот такие вот «Бабьи тропы» и были главной головной болью устроителей съезда. Революция всколыхнула, многие взяли перо и стали писать. Появились и большие писатели, как Шолохов, но основная масса с пером плохо справлялась. В одном из материалов, подготовленных к съезду, такие цифры: «С 1924 по 1933 год издано 417 миллионов экземпляров различных художественных произведений, но лишь 250 миллионов из них можно переиздавать». То есть — нужна была литература не только идейная, но и качественная. А сообразительные самоучки, уловив главное, пытались своей идейностью подменить талант… И эту проблему съезд должен был как-то решить, создать литературу на уровне, как минимум, предыдущих эпох.

…Выступил на съезде с бодрой речью, призывающей писателей совершенствовать мастерство, Константин Федин. В общем, съезд показал, что никто из талантливых и энергичных вовсе не намерен прозябать в новой советской действительности. Зощенко тоже надеялся там подправить свои дела, готовил свое выступление на съезде и, надо думать, вполне «жизнеутверждающее», но слова ему не дали. Однако проигнорировать самого популярного писателя современности тоже было нельзя. В своей речи знаменитейший публицист Михаил Кольцов, рассказывая о той громадной пользе, которую приносят писатели обществу, упомянул о том, как одного проштрафившегося шофера коллектив решил перевоспитать… направив к Зощенко, чтобы тот о нем написал! Безусловно, эти слова были для Зощенко очень важны… Не зря съездил.