Николай Дмитриев - В грозный час

Увидев, что первый наскок неудачен, Дивей-мурза, внимательно следивший за ходом сражения, сказал всё время остававшемуся рядом Теребердею-мурзе:

– Нужна ал-карр вал-фарр [98] Конная атака волнами. .

– Так, – согласился Теребердей-мурза и, посмотрев в сторону град-обоза, убеждённо сказал: – Ещё ал-карр, и урусов под холмом не будет. Их уже мало осталось.

– Похоже, ты прав, – Дивей-мурза тоже глянул на холм и после короткого раздумья предположил: – Думаю, те конные московиты, что так внезапно напали, до поры укрывались в своём гуляй-городе.

– Какая разница где, – пренебрежительно хмыкнул Теребердей-мурза. – Может, и в соседнем лесу.

– Лес-то тут не один, – Дивей-мурза с некоторой опаской кивнул на окрестности холма. – Вдруг там ещё какой полк стоит?

– Стоял бы, так не остался б на месте, а в поле вышел, – решительно возразил Теребердей-мурза. – Нету у московитов сил.

– Тогда пора, – заключил Дивей-мурза и хотел подать знак, но Теребердей-мурза остановил его:

– Не надо, сейчас я сам поведу. – И, воинственно тряхнув саблей, он тронул коня.

Татары, успевшие после беспорядочного отхода привести себя в порядок, восприняли появление перед ними Теребердея-мурзы как добрый знак и встретили его одобрительными возгласами. Все понимали, теперь удар будет сокрушительный, и урусам не устоять. Так думал и сам Теребердей-мурза, который, призывно взмахнув саблей, поскакал впереди тут же устремившихся за ним всадников. Разгоняясь, татарские кони бежали всё шибче, слитный топот копыт перерос в нарастающий гул, и, охваченные общим порывом, подбадривая себя воинственными криками, ордынцы неслись к холму.

Стрельцы, которых после первого наскока и впрямь весьма поубавилось, успев перестроиться, ждали. Правда, стрелять они начали раньше, чем в прошлый раз, и отчего-то все норовили попасть во всё ещё скакавшего во главе Теребердея-мурзу, а он, слыша свист пролетавших мимо пищальных пуль, лишь подгонял коня, уверовав, что попасть в него невозможно. Видя неуязвимость своего начальника, татары ещё больше воодушевились и навалились на московитов с удвоенной яростью. Их удар был так силён, что стрельцы не устояли и, отчаянно обороняясь, попятились от рогаток.

Смело врубаясь в быстро редеющие ряды отступающих московитов, Теребердей-мурза одним из первых стал подниматься по склону. Видя своего военачальника впереди, ордынцы, не обращая внимания на всё усиливающийся огненный бой из гуляй-города, уверенно теснили стрельцов, но тут случилось то, чего никто уже и не ожидал. Ядро, метко пущенное из затынной пищали, попало прямо в грудь Теребердею-мурзе, пробило зерцало, кольчугу и поразило сердце отважного ногайца. Он покачнулся, выронил саблю и на глазах татар свалился под копыта коня.

Увидев, что произошло с их военачальником, ордынцы, следовавшие за ним, растерялись, в то время как московиты, явно заметив это, усилили пальбу, и выстрелы из бойниц гуляй-города загремели с новой силой. После гибели у всех на глазах Теребердея-мурзы порыв ордынцев сразу угас, натиск их ослаб, и после очередного особо сильного залпа московитских тюфенгов татары, начавшие было уже подниматься по склону к стенам град-обоза, стали один за другим поворачивать коней, а потом, спасаясь от смертоносного дроба, опрометью понеслись прочь.

Дивей-мурза, неотрывно следивший за развернувшейся у холма битвой, не мог понять, в чём дело. Со своего места он ясно видел, что стрельцы сбиты с позиций и татары вот-вот будут у стен гуляй-города. Но тут внезапно, неизвестно почему, ордынцы, уже начавшие было подниматься по склону, стали поворачивать, а затем и всё войско беспорядочно отхлынуло от холма. Конечно, пороховой дым продолжал окутывать стены град-обоза, без сомнения огненный бой московитов был силён, но он оставался таким во всё время схватки, и советник хана тщетно старался уразуметь, что же случилось.

Впрочем, неведение Дивея-мурзы продолжалось недолго. К нему подскакал Туган-бей и, пряча глаза, резко натянул повод. Вид у ногайца был аховый. Лицо в ссадинах, кольчужные кольца на плече порваны, левая рука, залитая кровью, висит плетью, однако в седле он сидел прочно. Еле сдерживая разгорячённого коня, Туган-бей одним духом выпалил:

– Теребердей-мурза убит!

– Как убит? – опешил Дивей-мурза.

От неожиданности не сумев сдержаться, советник хана задал этот вопрос, но ему тут же стало ясно, что татары, потеряв своего предводителя, утратили боевой дух и пустились в бегство. Только что бывшие на склоне ордынцы беспорядочно уносились прочь от ощетинившегося пушечными стволами холма, и Дивей-мурза прекрасно осознавал: задержать их не удастся. Он обернулся, увидел продолжавших оставаться позади него акынджи и понял: единственная возможность переломить ход сражения – это немедленно бросить на захват холма конных ополченцев.

Не колеблясь, Дивей-мурза подал знак и на этот раз сам поскакал впереди дружно последовавших за ним акынджи. Однако нужного хода двинутая вперёд конница набрать не могла. Отдельные группы мчавшихся навстречу татар попадали промеж скакавших к гуляй-городу акынджи, создавая сумятицу и замедляя бег их коней. Из-за этого общего неудержимо-слитного движения не получалось, и – больше того – часть акынджи вообще оказалась в стороне, а когда, доскакав до подножия холма, они разглядели сплошь покрытый телами убитых склон, многие заробели и начали сдерживать лошадей.

Заметивший это Дивей-мурза решил обойти холм, но едва он успел указать саблей, куда скакать дальше, как бойницы гуляй-города, отчего-то молчавшие до сих пор, вновь засверкали вспышками, началась частая пальба, и одного этого оказалось достаточно, чтоб акынджи затоптались на месте, а затем и вовсе стали подаваться назад. Голос Дивея-мурзы просто потонул в грохоте огненного боя, его никто не слышал, и, сколько бы он ни размахивал саблей, стараясь, чтоб его заметили, вслед за ним поскакали лишь малое число всадников, которые уже ничего не могли изменить…

Большой воевода князь Воротынский, ночевавший в град-обозе, выйдя поутру из своего шатра, увидел, как казаки Черкашенина что-то городят. Сам атаман тоже был с ними и покрикивал на своих донцов, которые, суетясь, пригибали к земле высоко задранный журавель так, что волосяная верёвка, привязанная к его длинному концу, опускалась куда-то вниз. Воевода направился туда, а когда подошёл ближе, казаки уже опять подняли журавель, вытащив наверх наполненную землёй бадейку. Остановившись чуть позади Черкашенина, Воротынский поинтересовался:

– Атаман, чем это вы тут заняты?

Черкашенин обернулся и тряхнул головой:

– Колодец роем.