Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

…В тот вечер в большой столовой батюшка и матушка слушали концерт, а младшие – смотрели на музыкантов в замочную скважину. Потом затеяли играть в жмурки с англичанкою мисс Лайон, а Михаил в сторонке сидел. Мисс Лайон спросила его:

– Чем вы так заняты, ваше высочество?

– Я хороню своего отца! – громко, баском ответил Михаил.

Поднялся переполох. Игру запретили, но Михаил упорствовал:

– Я хороню гренадера Семеновского полка! – твердил он свое.

Ночью отца убили. А ведь из его комнаты в детскую, к нему, к Николаю, вела винтовая лестница…

Раздался грохот: Михаил волочил за стволы штуцер, новейшее оружие егерских полков, и гусарский мушкетон.

– Я упросил Китаева! Он добрый! Он позволил взять. Мушкетон тебе, штуцер мне, – и, увидев, что брат сдвинул брови, улыбнулся: – Мы же потом поменяемся.

– К штуцеру кортик полагается, – сказал Николай, поднимая оружие к плечу.

– Китаев говорит: бьет на девятьсот шагов. Только заряжать долго, три минуты на один выстрел.

– У пехотных ружей – минута. Старые солдаты и по шести раз палят не целясь.

Штуцер без кортика был короткий – шестьдесят шесть сантиметров, а весил больше четырех килограммов. Мушкетон выше, тяжелее, приклад железом обит.

Михаилу было всего-то семь лет, но он знал ружейные артикулы не хуже унтер-офицера, да уж больно грохал прикладом об пол – силенок не хватало удержать тяжеленный мушкетон.

Появилась мисс Лайон. Она вышла замуж и приезжала в Зимний разве что в праздники.

– Май лорд! Май лорд! Что вы сделали с паркетом! Рисунок безнадежно обезображен. Это же редчайшие породы: дерево розовое, красное, черное. А это мочало – было пальмой.

– Мы никак не виноваты! – Глаза у Николая оледенели от возмущения. – Так было до нас. Здесь жили наши старшие братья.

– Мисс Лайон! Евгения Васильевна, вы посмотрите! – Михаил взял англичанку за руку. – У нас нет шпаг, штыков, кортиков. А это следы эспантонов.

– Здесь фехтовали старшие братья.

– Да, это наш грех!

Все повернулись на голос: император Александр. Он занимал эти комнаты до женитьбы.

Александр был прекрасен. Лицо его светилось, глаза смотрели ласково.

«Он любит меня!» – пролетела в голове Николая искорка.

«Он любит меня», – подумал Михаил, смущенно поглаживая ствол мушкетона.

Александр подошел, поцеловал братьев.

– Славные мои воины… Увы! В наш век оружию не суждено ржаветь на складах… Бонапарт, смертельно больной гордыней, напялил на себя императорскую корону, и этого ему мало. Собирается стать властелином мира. И стал бы, да вот Россия не по его зубам.

– Будет война?! – вырвалось у Николая счастливое.

– Будет, брат.

– Ты победишь?!

– Я – самодержец России. Я раздавлю его.

Мальчики смотрели на брата с восторгом. Разговор шел по-русски, мисс Лайон когда-то учила Николая русскому, но она стояла далеко, а братья разговаривали, едва разжимая губы. Холод лился между лопаток мисс: сказано между братьями было что-то очень важное и, кажется, жестокое.

Должно быть, ради императора, навестившего братьев, на прогулке Николая и Михаила сопровождали сама Шарлотта Карловна Ливен, статс-дама, графиня, друг вдовствующей императрицы, Юлия Федоровна Адлерберг, бывшая гувернантка Николая, но уже третий год как генеральша, начальница Воспитательного общества благородных девиц в Смольном монастыре, и няня – няни бывшими не бывают, – милая сердцу Евгения Васильевна Лайон, англичанка, хотя на самом деле родом она из Шотландии.

Коли выезд особый, то и карету подали праздничную, в семь стекол, то есть совершенно прозрачную, кроме спинки.

Перед каретой гарцевали два гвардейских гусара и конюшенный офицер с вестовым, на запятках лакеи. Салон на шесть персон, а седоков пятеро.

– Господи, что делается со временем! Оно, как водопад, обрушивается на нас и уносится… Я расставалась с детьми, а ныне передо мною отроки, а его высочество Николай Павлович смотрится прямо-таки юношей.

Николай улыбался. Он любил Юлию Федоровну и за ласку ее, и за то, что ее сын Владимир – его самый близкий друг после брата.

– Юлия Федоровна, вы поглядели бы, как их высочества танцуют! – В глазах Шарлотты Карловны тонкая улыбка.

– Танцуют?! – Госпожа Адлерберг помнила упрямую ненависть братьев к уроку танцев, а именно с танцев начинаются школьные занятия принцев. Ежедневно.

– Мы растем, взрослеем. Их высочество Михаил Павлович выказывает замечательную чувствительность к русскому слову. – Шарлотта Карловна смотрела на воспитанника с нежной благодарностью.

«Медведь в берлоге сдох», – Николай чуть сдавил руку Михаилу: статс-дама в Зимнем неизменно строга, но матушка говорит о ней: умница. Конечно, умница. Бабушка приставила ее воспитывать сначала старших сестер, потом его. Батюшка не только не прогнал ее, но возвел в графское достоинство. А ведь кто был Екатерине дорог и близок – отправились в ссылку.

Шарлотте Карловне уже за шестьдесят, но морщинки у нее только у глаз, и морщинки эти милые.

– Их высочество Николай Павлович, – продолжала графиня, – наделен даром строителя. Каждая его потешная крепость – чудо фантазии.

– Мои крепости неприступны! – сказал Николай. – Когда я войду в возраст, поставлю мои крепости в Польше.

Он опустил глаза, но все понимали: сказано ради Евгении Васильевны Лайон. Ей, бедной, пришлось пережить ужасы семимесячного плена в Варшаве. Ее Суворов спас.

Проезжали мимо Исаакиевского собора.

– Ваше высочество, вот достойное поле деятельности! – вырвалось у Евгении Васильевны. – Поставьте вместо этой невзрачности – храм, о котором бы говорили в веках. Или, как это по-русски: ни в сказке сказать, ни пером описать.

– Тридцать три года строили, – сокрушенно покачала головой графиня. – И все тридцать три года спешили.

– А на колокольню даже спешки у них не хватило, – сказала генеральша Адлерберг.

Исаакиевская площадь – самая торжественная в Санкт-Петербурге, но кое-как построенный собор ее окарикатурил.

Вышли из кареты у памятника Петру Великому.

Михаил тотчас полез по камню – дернуть коня за хвост.

– Ваше высочество! – тихонько окликнула озорника Евгения Васильевна. – Вам не пристало…

Она чувствовала себя няней.

– Почему же? – сверкнул глазами Николай и устремился за братом.

На нем была детская курточка, а под нею парчовый супервест с серебряным крестом ордена Святого Иоанна.

Подтолкнул брата, и тот, распластавшись, дотянулся до позеленелой меди. Сам не полез.

Шарлотта Карловна словно бы и не заметила «подвига» братьев.

– Вашим высочествам предстоит испытание. Ваши высочества должны посетить дом бедной вдовы. Ее муж, истопник Петропавловской крепости, провалился на Неве в полынью. У вдовы десятеро детей, а старшему нет пятнадцати.