Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Вот она суть Мономаха! Русского Мономаха! – воскликнул Ахвердов. – Вашему высочеству высшая похвала за усвоенный урок. Наивысшая!

Николай быстро открыл альбом. Генерал увидел это. Подошел, посмотрел рисунок крепости, сел рядом с учеником.

На рисунке стена с двумя рядами бойниц, две башни. На башнях бойницы в четыре пояса.

– Я назвал мою крепость «Стена Огня», – объяснил Николай. – В нижнем ряду, видите, пушки самые небольшие. И среди них секретные гаубицы. Они будут палить картечью. Во втором ряду скорострельные – органы и сороки. В третьем – единороги, калибра в 120 миллиметров, а в последнем ряду – единороги 152-миллиметровые, а также мортиры для ударов по вражескому лагерю.

– Воистину стена огня! – согласился генерал.

– Но я о другом думаю! – Глаза Николая сияли. – Как такую крепость взять?

– Что ж, сделаем из картона макет и устроим осаду! – согласился Ахвердов. – А теперь на Литейный. Ваше высочество хорошо знакомо с привинтными прицелами Маркевича, но комиссия графа Аракчеева в нынешнем уже году приняла на вооружение подвесной прицел Кабанова. Весьма надежный прицел. Правда, перед каждым выстрелом его приходится снимать.

– Я хочу повнимательней посмотреть сорокачетырехствольную батарею Нартова.

– Весь «Достопамятный зал» в распоряжении вашего высочества.

– Едемте! Скорее, скорее! – Николай направился к дверям, но вернулся, альбом положил на полку.

– Государственные тайны прежде всего! – улыбнулся Ахвердов.

– Моя крепость – тайна? – Николай смотрел на генерала, тая ликование.

– В вашей крепости – военная мысль.

Свободное время! Свободное время! Их высочества ожидают товарищи игр. Николаю все они нужны, важны, но любит он одного Адлерберга. Следы любви на лбу Владимира.

Адлерберг – первая победа Николая. Над самой маменькой, над Марией Федоровной.

Мисс Лайон вела Николая на половину императрицы. Ему было только три года. В комнате фрейлин он увидел мальчика. Мальчику было уже семь лет, но Николай вдруг взял его за руку и потянул за собой.

Поднялся переполох. Императрица не терпела малейшего нарушения этикета, а тут – непрошеный гость, вольница!

Шарлотта Карловна Ливен, источая улыбки, воркуя голубкою, пыталась освободить руку Адлерберга из руки их высочества.

– Нет! – крикнул Николай и продолжал тащить несчастного за собой.

– Ваше высочество! Вы рассердите Ее Величество. Матушка ожидает вас одного.

Попыталась остановить упрямца, а упрямец щелк зубами. Слава богу, промахнулся.

Фрейлина Адлерберг кинулась на колени.

– Ваше высочество, вы вернетесь от Их Величества, и мой сын Владимир будет в вашем распоряжении.

Николай махнул ножкой, целя фрейлине в грудь. Мисс Лайон успела потянуть драгуна на себя.

– Боже мой! – ахала Шарлотта Карловна.

– Я все объясню государыне, – сказала добрая мисс Лайон. – Вина будет на одной мне.

Мария Федоровна при виде сына с неведомым мальчиком выказала гневное удивление, а Николай принялся играть с первым товарищем в жизни: строить крепость.

По счастию, пришел Павел Петрович и взял Адлерберга под свою защиту. Впрочем, мальчик пришелся по сердцу и самой императрице.

Что же до шрама на лбу, то здесь своя история. Николай боялся пальбы с младенчества, каждый пушечный выстрел – крик испуга и слезы.

Их высочеству было четыре года, жили летом в Гатчине, и Павел Петрович по обыкновению устроил смотр войску. Загромыхали пушки. Николай спрятался за печным экраном. Его искали, а нашел Адлерберг.

– Ты воин! Воину позорно бояться выстрелов. Пушки – сила войска. Посмотри на себя: ты – худший из плакс.

Адлерберг взял царевича за руку, – грохотали пушки, Николай вздрагивал, но играть они шли в войну, в комнату, где хранилось оружие. И когда они пришли к своим крепостям, алебардам и ружьям, Николай схватил мушкетон и прикладом ударил друга в лоб.

Теперь Владимиру было четырнадцать, игры с их высочествами для него стали службой.

Играли во внутреннем саду.

Николай подвел к брату Адлерберга.

– Вы в крепости, я иду приступом. Мои – ты, ты, ты! Вас шестеро, нас четверо.

Не называя имен, отдавал приказания своим:

– Ты – ставишь кавалерию, ты – пушки, я навожу переправу. Адлерберг, прочерти реку. Не черточку – широкую.

У Николая и у Михаила были крошечные понтоны – подарок генерала Корсакова.

– Михаил, твой понтон я тоже возьму. Когда ты будешь атаковать крепость, – оба твои. – Скомандовал: – Пионерные офицеры, вперед! Мост навести!

И принялся соединять звенья понтона, ловко орудуя инструментами.

– Пушки к бою! – тотчас закричал Михаил.

Крепость была сложена из больших деревянных кубиков. Пушки стояли на стенах игрушечные, а у Николая были величиной с сапог, самые настоящие, можно стрелять – тоже подарок Корсакова.

– Ты! – приказал Николай начальнику артиллерии. – Подводи пушки к самому берегу. Огонь вести по башням… Ты, – палец ткнулся в грудь кавалериста. – Забирай второй понтон. Наводи за лесом. Лес будет здесь. Из крепости второго понтона не видят. Переведешь кавалерию… Нет! Не так. Половину пушек на второй понтон, и всю тяжелую кавалерию. Казаки переправятся вплавь… Мой понтон готов. Пехота! Пошла, пошла!

– Огонь! Огонь! – кричал Михаил и камешками кидал в понтон, в солдат, и все мимо.

Адлерберг тоже бросил камень, сшиб с понтона не меньше двадцати солдатиков.

– Пушки на столько не бьют! – Николай загораживал руками свое сооружение. – У вас недолеты.

– А у твоих пушек долет? – съехидничал Михаил.

– И у моих недолет. Мои пушки на берегу ведут огонь отвлекающий.

– А наши поражающий! Володя! – Михаил подал камень Адлербергу.

Тот бросил, попал. Понтон разошелся.

– Я сказал – у вас недолет!

– Долет! Долет! – веселился Михаил. – Володя, бей их, бей!

Николай кинулся к Адлербергу, влепил пощечину.

– Скоты! Полифемы безмозглые!

Уходил медленно, презирая, вот только плечи, вопреки позе гордого равнодушия, напряжены были чутко, ушам на зависть. Ждал в спину обидного слова.

Уже у кареты матушка императрица Мария Федоровна сказала Шарлотте Карловне Ливен:

– Господи, как я люблю Павловское. Но сегодня – это головой в прорубь. Что там после пожара? Было все родное, незабвенное, бесценное… Я боюсь, Шарлотта! Чуждого боюсь.

– Но там же Камерон!

– Камерон старец. Он отошел от дел в первые месяцы реставрации. А Воронихин – иное поколение.

– Воронихин – ученик Баженова. Его Казанский собор поражает!

– Да-да. Казанский.

Наконец поехали. Николай стиснул брата, повалил на сиденье.

– В Павловское! В Павловское! Павловское и без дворца – лучшее место на белом свете… «Трех граций» помнишь?