Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Торжественное собрание продолжается. Ректор университета профессор римского права Баузе по уставу сложил с себя ректорские полномочия и передал Большую печать университета профессору статистики Гейму, избранному в ректоры на следующий академический год. Баузе сказал речь на латинском языке, Гейм на русском:

– Да будет свят в вашей памяти день 30 июня 1808 года, день, когда мировое знание открыло перед вами свою первую дверь.

Возрокотал орган, подаренный университету благотворителем Павлом Григорьевичем Демидовым.

Опять пошли награждения.

Павел Григорьевич, семидесятилетний старец, вручил лучшим ученикам университетской гимназии увесистые книги и пригласил сиятельную публику, профессоров, студентов, гимназистов на открытие университетского музея. И это тоже было диво: шесть залов, и каждый экспонат – чудо Творения.

Павел Григорьевич был известным путешественником, переписывался с Карлом Линнеем. Он дарил студентам свои коллекции, свою библиотеку, жизнь свою.

Осмотревши музей, Алексей Кириллович Разумовский сказал:

– Таких собраний и в лучших университетах Европы разве что единицы.

Василий глядел на экспонаты с восторгом, но мало что видел. Рука нет-нет да и ляжет на эфес. Шпаги, сабли были и в Почепе, и в Москве, но эта – иное. Эта шпага – звание. И мундир первый заслуженный.

Из университета, в разных каретах, разумеется, братья Перовские и благодетель их граф Алексей Кириллович вернулись в Горенки.

И тут выяснилось: в подготовительной суматохе торжественного акта профессора забыли принять вступительный экзамен у Перовских.

– Готовьтесь, – сказал благодетель, – профессора приедут завтра.

Как объять необъятное? Профессоров много, и всякий может задать вопрос.

Василий схватился почему-то за «Риторику» Аристотеля. Прочитал первый абзац: «Риторика – искусство, соответствующее диалектике, так как обе они касаются таких предметов, знакомство с которыми может некоторым образом считаться общим достоянием всех и каждого и которые не относятся к области какой-либо отдельной науки. – Вроде бы ничего сложного, но столько слов. – Вследствие этого все люди некоторым образом причастны обоим искусствам, так как всем в известной мере приходится как разбирать, так и поддерживать какое-нибудь мнение, как оправдываться, так и обвинять». Перелистнул несколько страниц. Прочитал о трех родах риторических речей. Тоска взяла, захлопнул книгу.

Профессора на следующий день прибыли к обеду. Поэт Мерзляков, Черепанов, читавший в университете всеобщую историю, Маттеи – профессор истории римской, философы Буле, Рейнгард, Каченовский, в те поры риторик.

Гостям показали дивный ботанический сад Горенок – великую гордость графа Алексея Кирилловича.

Растения для живой горенской коллекции в Сибири, на Урале, на Кавказе собирали известные европейские ботаники: Лангсдорф, Таушер, Гельм, Ландес. Две тысячи родов! Сад – вдохновенный труд профессора Стефани, ученых докторов Редовского, Фишера. В теплицах семи огромных корпусов росли, цвели, плодоносили редчайшие растения со всех континентов планеты. В оранжерее изумляли померанцы. Полтысячи деревьев.

Грунтовые сараи с растениями тянулись на целую версту, а в трехэтажном доме, где всякая комната отдельная сказка, помещались редчайшие гербарии, и среди них часть коллекций великого Палласа, автора двухтомной «Флоры России», путешественника, именем которого назван вулкан на Курильских островах, риф у Новой Гвинеи. В коллекции растения, открытые и описанные ученым, ископаемые останки буйвола, мамонта, волосатого носорога.

Осмотр чудес затянулся, и профессоров поспешили пригласить к столу. Обед был с шампанским, с трюфелями… За столом и вспомнили об экзамене.

Граф представил своих воспитанников.

Тотчас и вопросы были заданы. Профессор Черепанов экзаменовал старшего брата.

– Кто таков Аттила?

– Вождь гуннов, прозванный Бичом Вселенной, – ответил Лев. – В 451 году в Каталаунской битве народов Аттила потерпел поражение.

– Поражение? – поднял брови профессор.

– Так писано в истории. Поле битвы осталось за Аттилой.

– Ответ дипломата! – вынесли вердикт профессора. – Отменно!

Поднялся Василий.

– Вам приходилось держать в руках «Риторику» Аристотеля? – задал свой вопрос профессор Михаил Трофимович Каченовский.

Василий даже вздрогнул.

– Приходилось, профессор.

– Тогда, может быть, помните, из каких элементов слагается речь?

– Оратор, предмет речи, слушатель. Три элемента.

– Похвально. А что вы можете сказать о Наполеоне?

– О Наполеоне?! – опешил Василий. – Наполеон… угроза. Наполеон посадил одного брата в короли Неаполя, другого в короли Голландии. Самому ему будет мало Франции.

Каченовский поднял бокал.

– За младое поколение государства Российского!

– Не трясись, – шепнул Лев брату Василию, когда они, занявши места в аудитории, ожидали профессора Рейнгарда. – Что-нибудь да поймем.

К их изумлению, понять было просто: профессор одну за другой пересказывал притчи Диогена.

Афинский философ Антисфен, всех от себя прогонявший, не смог избавиться от Диогена. Антисфен замахнулся на упрямца палкой, но тот только голову склонил: «Бей. Но у тебя не найдется такой дубины, чтобы прогнать меня, пока у тебя будет что сказать». Так Диоген обрел учителя.

Что непонятного, если Диоген хвалил тех, кто затевал жениться и не женился, кто хотел отправиться в путешествие и не отправлялся, кто собирался посвятить себя государственной жизни и не посвящал, кто намеревался воспитывать детей и не делал этого, а также тех, кто был готов пойти в услужение к вельможам, но избегал даже общения в ними.

Больше всего Василию понравилась история про мальчишку, с которого Диоген брал пример. Мальчишка пил воду с ладони, и Диоген тотчас выбросил из своей котомки кружку: «Он превзошел меня в скромности жизни». Потом выбросил и тарелку, когда увидел, как мальчик, разбивши по неловкости миску, стал есть чечевичный суп, наливая его в углубление хлебного мякиша.

Рейнгард сыпал притчами, и все их хотелось запомнить.

Увидев у мегарцев овец, покрытых кожаными накидками, и голых детишек, Диоген сказал: «У мегарца выгоднее быть бараном, нежели сыном».

А ввернуть этакое в умном разговоре: «Диогена спросили, в какое время лучше завтракать. “Если ты богат, когда хочешь, – ответил мудрец, – если беден, когда можешь”».

Увы, притчи иссякли, и профессор стал говорить о кинизме, о кинизме гедонизирующем, о гигантской битве за понятие бытия, об эгалитарной этике киников.