Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Казачьей столицей Батурин был сорок лет без года при старых гетманах. При Демьяне Многогрешном, при Иване Самойловиче, при Мазепе. При Мазепе и скончалась казачья воля. Батурин пал в 1708 году, взятый штурмом Алексашкой Меншиковым, искоренявшим гетманскую измену.

Сорок два года пребывал в запустении, но в лето 1750-е императрица Елизавета Петровна вручила свой царский указ новоиспеченному гетману Малороссии двадцатидвухлетнему Кирилле Григорьевичу Разумовскому: «Повелели мы вам, нашему хетману, резиденцию свою иметь в Батурине, так как и прежние хетманы оную там же имели и бывший там город возобновить».

В батуринском своем доме граф Кирилла Григорьевич и доживал свой век: Великая Екатерина забрала у гетмана булаву, поменяв на чин фельдмаршала. Сей фельдмаршал никогда не воевал. Да и слава богу! Уж такая судьба дивная. Не сделавши ни единого научного открытия, Кирилла Григорьевич президентствовал в Академии наук аж с восемнадцати лет, и ничего, не опростоволосился.

Скончался граф семидесяти пяти лет от роду, упокоился в Батурине в Воскресенской церкви, им самим построенной. Церковь была с одним куполом, на колокольне адмиралтейский шпиль. Высоченное крыльцо с колоннадою.

На пророка Малахию умер граф, в третий день января 1803 года.

Дом достался его сыну Андрею Кирилловичу. Сей моряк, сойдя с корабля еще в 1777 году, служил Екатерине, Павлу, Александру при иноземных дворах. В Неаполитанском королевстве, в Копенгагене, в Стокгольме и долго в Вене, в Австрии. Суворов, совершавший свой бессмертный итальянский поход, уличил посла в действиях, наносящих ущерб России. Граф был отозван в Петербург, но Павла задушили, и Андрей Кириллович снова отправился в Вену.

Получивши отставку в год смерти отца, в 1803 году, граф Андрей из Вены не вернулся. До музыки был великий охотник. Знал Моцарта и Гайдна, с Бетховеном был в дружбе. Увлек маэстро украинскими и русскими песнями, герр Людвиг посвятил графу три квартета, где звучат напевы Малороссии.

В Батурине братья Перовские нашли уснувшее сказочное королевство. В малолетстве их привозили на показ Кирилле Григорьевичу. Лев хорошо помнил великого старца. Василий тоже стоял пред его очьми, да сам-то не посмел посмотреть.

Он и теперь, коснувшись ногами дедовой земли, оробел, хоть снова в коляску. Величав был дворец графа-фельдмаршала. Глянул на Льва – брату тоже не по себе. Они приехали сюда гостями, но хозяев-то нет.

Дом был похож на театр. В нижнем этаже семь арок, над арками высоченная колоннада, портик. За колоннадою два этажа. Первый с огромными окнами. Вторая половина дома круглая, увенчанная куполом. По сторонам шесть павильонов – каждый ровня кичливым московским хоромам.

Их встретил приказчик имения. Немец.

Сразу же предложил на выбор: жить во дворце – там, правду сказать, безлюдно (стало быть, зимой если и топили, то изредка) или в жилом флигеле.

– Во дворце! – решил Василий, и братец Лев сделал вид, что не удивился.

– Во флигелях мы с пеленок живали! – сказал Василий, когда их оставили наедине.

Старший брат снова промолчал.

Жить во дворцах, как по небу гулять. Одна зала краше другой, а радоваться красоте некому. На кровать поглядеть страшно, потеряешься, аки в пустыне. Обедали за столом на сорок персон. Василию прибор ставили на одном конце, Льву на другом.

Василий понял: насмешничает немец. Спросил, словно бы удивясь:

– А где же музыканты?

– Музыканты распущены еще в третьем годе! Можно кобзаря прислать.

На другой день кобзарь объявился. Старик, должно быть, застал царствие Петра Великого. Кобза струнами дребезжит, и в голове – дребезга:

У песни краю нет, и у кобзаря пошло не пенье, а сипенье. Поднесли горилки – голос вернулся, но не надолго. Пришлось диду подкрепляться.

– Довольно твоих песен! – рассердился наконец Лев. – Расскажи сказку.

Кобзарь – кобзу за спину, подсел к столу, поближе к горилке, нос хохляцкий, за хитрость Бог на нос пальцем нажал, в глазах плутовство.

– Прыходэ мужык до пана. Ввийшов у горныцю тай став, а у пана був попугай, котрый тилькы и умив казати: дурак мужык! Мужык стоить у порога, а попугай усэ кажэ: дурак мужык! А мужык усэ йому кланяеться, а дали и кажэ: «Звините, вашэ благородие! Я думав, що вы птыця».

Сказка кончилась, кобзарь подлечил голос. И снова сказывать:

– Прыходэ баба до шинка: «Чи був отут мий п’яныця?» – «Був». – «Ах, розбийник! Ах, пидлый! На скилькы вин выпыв?» – «На п'ятак». – «Ну, так давай мени на грывну».

Когда братья отобедали, лакею вместе с тарелками да с прибором пришлось и кобзаря выносить.

Соснув с дороги часок, братья отправились поклониться могиле Кириллы Григорьевича. Церковь Воскресения стояла на берегу Сейма. Место высокое, церковь видна, должно быть, верст за десять. Портик, четыре белоснежные колонны. В церкви было прохладно. Помолились над могильной плитой, охраняемой белым ангелом Мартоса.

И к солнцу!

– Я в библиотеку! – сказал Лев. – Там такое богатство.

– А я на лодке покатаюсь! – нежданно для себя решил Василий.

Ему давали гребца, но он поплыл один. Сейм – река хрустальная. Вода пахла детством, Судостью.

Василий греб на течение, и это было непросто. Промахнулся раз мимо воды, другой. И почувствовал – руки горят. Поглядел – мозоли.

Засмеялся.

Кинулся взглядом по реке, по берегу. И обмер! На раките, свеся ноги в реку, сидела если не русалка, так мавка. Толстенная коса, черным-черна, по плечу чуть ли не до воды. Лицо снега белей, глаза черные, но сияют.

Утром братья съездили в Ягодин, где граф Кирилла Григорьевич поставил совершенно круглую церковь, обведенную ионическою колоннадою. Изумил каменный иконостас, облицованный мрамором.

В парке росли чудовищно огромные деревья – должно быть, привезенные из страны великанов. Олени – промельком, косули.

Лев пришел в восторг:

– Такие парки были у Потоцких, у Радзивиллов. И – пожалуйста!

Василию же одного хотелось: в Батурин, на реку.

Когда вернулись, до позднего вечера проторчал на Сейме. Лазил по валам времен гетмана Самойловича. Подходил раз десять к раките.

На другой день истомился, едва с постели вставши. Пошел на конюшню. Черная, с атласною кожею, кобыла глянула на него бешеным глазом, всхрапнула. Ее и выбрал.

Скакал по зарастающей дороге среди пирамидальных тополей. Тополя были огромные. Живая колоннада во славу дедову. Пирамидальные тополя завел в Малороссии граф Кирилла Разумовский, а словно бы от веку здесь росли.

Кобылица вынесла в луга. Овцы. Тонкорунные. Шпанские. Сия порода тоже завод графа. Вывез овечек из Лихтенштейна.