Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Все лето наше, – сказал он, – а как быть потом?..

Она прикрыла ему губы ладонью:

– Что лето?! Что года?! Полнолунье наше! А вот ущерб – не по нам.

– Ты все загадками говоришь. Слышал я, каждая казачка знает какое-нибудь колдовство. – Он приподнялся, посмотрел в ее лицо. – А что умеешь ты?

– Вот это.

Он не понял. Она смеялась, тихонько, но изнемогая.

– Ты чего?

Крутил головой, ощупывал себя и – обмер: лодка не двигалась. Быстрый Сейм обтекал лодку, будто остров.

– Не пугайся! – сказала она. – Я добрая.

Рывком снял с себя крест, протянул ей. Она улыбнулась, приняла, надела крест.

– Чаровница! – сказал он ей. – С крестом, а все равно чаровница.

Дней Василий не замечал, его жизнью стали ночи. Лев поглядывал на брата с тревогою, но до увещеваний не опускался. Впрочем, время они проводили с пользою.

Осмотрели дом генерального судьи Василия Кочубея, верного сторонника царя и Москвы, оклеветанного Мазепой. Когда-то такой дом казался казакам вельми большим, богатым, а ведь даже перед флигелями дома Разумовского, как холоп перед паном.

Съездили и на хутор Поросючку, поглядеть развалины загородной дачи Мазепы.

Осторожен был хитроумный гетман. Дом его стоял посреди искусственного озера, на острове. Кругом лес. Развалины тоже лесом поросли.

– Слово долголетнее камня! – сказал брату Лев, указывая на каменную розу среди синих барвинков. – Кто такой Мазепа, знаем: измены забывать опасно. Но вот оно, его достояние, купленное народной кровью.

– Лучше бы дворец остался, а имя исчезло! – сказал Василий. – Мазепа. Знаешь, мне это имя, как голова коня князя Олега. Со змеей.

Съездили братья на другой, на заливной берег Сейма, в Крутицко-Батуринский монастырь. Тут было на что посмотреть. Обитель обнесена бревенчатой стеною, в стене деревянные боевые башни. Над вратами красовались монашеские покои, построенные в виде хаты зажиточного казака, с чердаками, с высокими крышами.

Братьев встретили в монастыре, как знатных гостей. После обедни приглашены были к трапезе у игумена.

Запозднились.

Василий, не утерпев, погонял кучера.

Пришло время жданного полнолунья. Опоздать к ней нельзя.

Успел. С последней зорькой явился к раките.

Она завязала ему глаза черным платком. Ехали не быстро и не долго.

Пахло рекой, травой.

– Вот мы и дома, – сказала она.

Он разминал ноги, осматривался.

Видимо, это был хутор. Белая хата под тростниковой крышей. Сад. Кажется, какая-то большая вода. Пруд или озеро.

Она отвела коня в стойло, взяла его за руку:

– Пошли!

Повела садом, вдоль озера.

– Ну, слава богу, вот и луна.

Луна вставала из-за рощи. Огромная, отлитая из самого лучшего красного золота. Он не спрашивал, куда они, но впереди был луг, кудрявый кустарник.

Подвела его к молоденькой раките.

– Ты хотел знать имя мое? Я – Млада. Обведи меня вокруг ракитова куста. Луна повенчает нас.

Он струсил, но поднял ее на руки, понес.

– Нет! – сказала она. – Нам надо вместе. Трижды.

Они исполнили древний казачий обряд и вернулись к хате.

– Вот теперь ты меня можешь внести! – разрешила она.

Их встретило нежное благоухание. Млада зажгла от уголька в печи свечу, от свечи три старых канделябра.

Пол был устлан лепестками роз, на столе пироги, зелень, огромный гусь.

– Лебедь! – сказала она.

Выпили сладкого вина. Преломили хлеб.

– Жалко, нет музыки!

Млада вышла на середину хаты и танцевала перед ним. На голове венок с лентами. На ногах красные сапожки. Белая сорочка расшита цветами.

Она оборвала танец. Подошла к нему.

– Дай твою ногу, сапоги сниму.

– Помилуй! Что за странности?

– Я твоя жена! – сказала она со строгостью. – Свечей гасить не станем. Запомни меня. Очень хочу, чтоб ты меня запомнил.

Утоливши друг друга, они снова оделись, вышли под луну.

Луна стояла в самом зените, безупречно прекрасная. Всего лишь одну звезду не погасила.

– Хочешь, я тебе погадаю?

– Погадай.

Привела его к кринице. Здесь же, в саду. Журчал ручеек, но сама криница была, как зеркало.

– Луну видишь?

– Вижу.

– Себя видишь?

– Вижу.

– Теперь я посмотрю… – И ахнула. – Э, дружочек, миленький! Ох, какое испытаньице тебя ожидает. Да ведь совсем уж скоро. Много над тобою будет хозяев… Смерть что за одним плечом, что за другим… Не кручинься, сэрдэнько! Обойдется. Шестьдесят лет проживешь не тужа, а дальше как Господь даст. Ишь ты! Ишь ты!

– Что такое?

– С царями будешь хлеб-соль делить.

Василий только чубом тряхнул:

– Зачем сказку придумываешь? С царями… Я даже не дворянин. Отец граф, а я… никто. Сын суки!

– Велика беда! Верь – не верь, а генералом будешь. Много народу тебе поклонятся. Ай-я-яй!.. А ведь маленько тебя убудет.

– Как убудет?

Она долго молчала.

– Ладно, еще скажу тебе. Уж не знаю… Последнее, что ты увидишь на белом свете, будет ящерка с голубым хвостом.

Она нагнулась и подула на воду.

Запустила руку в его кудри. Засмотрелась на луну. Плечами зябко передернула.

– Тумана натягивает. Расставаться пора.

Быстро пошла к хате, ему пришлось поспешать.

Потянулся остановить ее, обнять.

– Подожди.

Ушла на скотный двор и вернулась, ведя на поводу двух лошадей.

– Так вот… и уезжать?.. – Его сердце налилось обидой, болью и отвагой. – Млада! Млада, а ежели ты… Ежели у тебя… Я под венец с тобой хоть завтра, в настоящей церкви… Коли… случится-то, что отец твой скажет… Матушка твоя… Ты же мне ничего о себе не рассказала.

Она поднялась на цыпочки, поцеловала его в глаза.

– Ты – хороший человек. Мне радостно. Ты – хороший.

– Млада!

– За меня не тревожься. Меня послал к тебе мой отец…

– Ко мне? Да кто я?

– Отпрыск Розумихи. Правнучек. Такого счастья, как у Розумихи, во всей Малороссии вовек не бывало. Отец меня за счастьем к тебе послал… На себя гадать нельзя. Я не знаю, кого рожу, чи хлопчика, чи дивчинку, но и нашему роду будет счастье.

Василий моргал глазами и не знал, что сказать. Она припала к нему.

– Знай! Так, как я тебя люблю, никто, никогда… гарней моего, жарче моего – ни одна… Их у тебя будет пруд пруди. Я видела. Но ни одна… Ни одна… – Сорвала с плеч платок, завязала ему глаза. – Ох, да поехали же!

Они скакали, и теперь ему показалось: долго скакали. Конь-о-конь.

– Всё! – Млада сорвала с его глаз платок.

Он увидел дворец деда.

– Я завтра приду к раките!

Она засмеялась, как всегда, тихонько, но без своей радости.

– Завтра?! Завтра, сэрденько, тебе пыль дорожную глотать… Все, сэрденько. Завтра луна пойдет на убыль. Ни, ни! Что теперь обниматься… Езжай, не оборачиваясь. Я не шучу! Все, что с нами было, – это как цветок папоротника сорвать. Богом молю – не оборачивайся! Цветок у тебя в сердце.