Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Накануне отъезда в Петербург вернулся из инспекции Московской губернии старший брат Алексей. Пропустил триумф Василия!

Отправились в оперу. Давали «Лесту, или Днепровскую русалку». Три части либретто были написаны Краснопольским, четвертая Шаховским, музыку сочинили Кауэр, Давыдов, Кавос, но популярнее сей оперы, пожалуй что, и не было в те поры.

– «Приди в чертог ко мне златой», – пели в Москве и в Петербурге, а на молодецких пирушках с дамами кто-нибудь обязательно горланил куплет:

«Мужчины на свете, / Как мухи, к нам льнут. / Имея в предмете, / Чтоб нас обмануть».

В антрактах театралы говорили о предстоящих дебютах двух юных драматических актрис, Пановой и Борисовой. Судили-рядили о Болиной. Перл петербургской сцены, красавица с дивным голосом, к негодованию управляющего императорскими театрами Нарышкина, к неодобрению царя, скоропалительно венчалась с Марковым.

Марков, имевший сорок тысяч годового дохода, предлагал дирекции откуп, но актрисы императорских театров подписывали договор на десять лет, обязуясь не оставлять службы. Маркова посадили на гауптвахту, тем дело и кончилось.

В буфете у чайного стола Алексей Алексеевич увидел Жуковского. Братья подошли поздороваться. Жуковский был печален и рассеян.

– После представления мы приглашены к Пушкину, вы будете? – спросил Алексей Алексеевич.

– Слышал, слышал! Василий Львович поэму сочинил, но у меня – траур: умерла моя… – Жуковский несколько смешался, – бабушка… Мария Григорьевна, царство ей небесное.

Когда братья заняли свои места в зале, Алексей шепнул братьям о Жуковском:

– Бесконечно талантливый человек, но, Господи, какой же невезучий! Мне Воейков говорил: влюблен в племянницу, причем сестра Василия Андреевича сводная – у них разные матери. Увы! Эта самая сестра не позволяет не токмо сделать предложение, но даже высказать чувство, ибо как ни крути – родная кровь.

Лев усмехнулся:

– Был бы Жуковский Разумовским, Потемкиным, Шереметевым – никакой бы трагедии. Кто он, наш знаменитый пиит? Нищий сукин сын.

Не досидев последнего акта, братья уехали на Басманную.

У Василия Львовича народа было уже обильно. Иных Алексей называл братьям:

– Князь Шаликов, Глинка, Нелединский-Мелецкий.

Оказывается, ждали Вяземского.

Петр Андреевич наконец приехал, и тотчас Василий Львович приказал садиться и объявил:

– «Опасный сосед». Поэма.

С кудрями, начесанными на лысину, утопая подбородком в пене жабо, Пушкин был строг, даже с некоторою сухостью во взорах.

– Должно быть, разнесешь сейчас в пух и прах! И, должно быть, «беседников»! – предсказал Шаликов. – Ну, не томи. Заждались твоей поэмы.

Василий Львович, взявши со стола хрустальный стакан, отпил глоток, оправил ладонью локон надо лбом и просиял:

Все так и покатились со смеху.

продолжал пиит.

Слушатели настраивались на игривое, и получили жданное.

Поэма о веселом доме, да с дракою, оказалась легкой, жизненной, но Шаликов угадал: Шишкову, Ширинскому-Шихматову, Шаховскому досталось на орехи.

«Новый Стерн» – комедия Шаховского, главного неприятеля Карамзина и московских сочинителей.

– «Прямой талант везде защитников найдет!» – закричал солидный Нелединский-Мелецкий, и назавтра вся Москва повторяла, похохатывая: «Прямой талант везде защитников найдет!» Ай да Пушкин!

Не хотелось братьям Перовским покидать Москву в такие счастливые дни. Они тряслись в возке, а Москва обмирала, потрясенная богатством и великолепием очередной карусели. Карусель 25 июня 1811 года оказалась последней в России.

Уже в Петербурге братьям стало известно: золотой медали во второй карусели удостоился еще один граф Апраксин, среди победителей называли князя Волконского, Шепелева, молодого Демидова. Главный Приз от дам – красный шарф, по которому вышито «Отважность в юности – залог доблести зрелых лет» достался Александру Всеволодовичу Всеволожскому.

В Петербурге жизнь, такая размеренная в старой столице, ухнула в водопад, понесла.

Уже на другой день по приезде братья представлялись генерал-лейтенанту князю Петру Михайловичу Волконскому, управляющему квартирмейстерской частью Свиты Его Императорского Величества. Столь большой начальник принял Перовских ласково.

– Я рад вашему выбору, – сказал генерал, улыбнувшись отдельно Льву и Василию. – Квартирмейстерская служба, особенно в юные годы, – это верный способ развить все даровитое, что есть в человеке. Колонновожатые – мозг армии. Вы, я знаю, ученики Николая Николаевича Муравьева, и у меня нет беспокойства за экзамен. С богом, господа!

Экзамен держали в тот же день, а уже на следующий были у портного. Им полагалась форма рядовых гвардейской артиллерии без петлиц. Мундир и панталоны темно-зеленые, черные погоны с красной опушкой, краги с золотистыми пуговицами. Кивер пешей артиллерии, орла заменяла гренада о трех огнях. Серые шинели, драгунские чепраки на лошадь, тоже темно-зеленые, с черной плисовой обкладкой и красной выпушкой.

В мундирах представились матушке и сестрам, а потом их пожелал видеть благодетель.

Граф прибаливал, но скорее всего ему не понравилось, как говорил с ним, обсуждая программу будущего лицея, статс-секретарь императора Михаил Михайлович Сперанский. Разногласий по делу у них, масонов, не было. Граф оскорбился требовательными нотками в голосе всемогущего чиновника: Сперанский год тому назад добился создания Государственного Совета. Царь царствовал его умом.

Сыновья стояли перед Алексеем Кирилловичем, а тот, просияв – такие красавцы! – нарочито поскучнел, пожевал губами и наконец сказал голосом ворчливым и почти раздраженно:

– Велика радость быть рядовыми в двадцать-то лет!

– Колонновожатые – мозг армии! – по-солдатски грянул Василий, и граф, медленно подняв руку, прикрыл ухо.