Екатерина Глаголева - Путь Долгоруковых

В это время все братья Долгоруковы собрались на квартире у Лихачева. На столе, как положено, стоял штоф, но головы кружило не вино, а новости, которые Овцын привез из Петербурга.

Прежде всего, Ягужинский, заклятый враг Иванов, не иначе как уже червей собой кормит: в январе слег в постель, страдая от подагры и от жестокой лихорадки, и уж, верно, не поднялся. А ведь какую силу было забрал! Сам Бирон его в Россию вызвал из Берлина, где он был послом, чтобы окоротить Остермана, еще бы чуть-чуть – и, пожалуй свалил бы Павел Иваныч ушлого немца, да только не остепенился он с годами – все бы ему на балах скакать да на пирушках напиваться, вот и докутился. Ну да Бог с ним совсем. Главное не это: Шафиров, Петр Павлович, снова сделан сенатором и президентом Коммерц-коллегии, торговые трактаты на пару с Остерманом составляет. А дочь его Марфа замужем за князем Сергеем Григорьевичем Долгоруковым, и есть надежда, что вице-канцлер зятя своего из ссылки вызволит: тому и так уже часть деревень возвратили и надзор ослабили. А там, глядишь, и до других Долгоруковых дело дойдет. Война с турками, поди, уже началась: Азов отберем обратно и крымских татар от набегов отвадим. А для войны люди надобны, офицеры; какой же резон их здесь, в Сибири, держать?

Миних – вот на кого теперь ставить надобно. Злейший враг его граф Левенвольд в прошлом году преставился, и ему теперь сам черт не брат. У государыни он в большой чести: фельдмаршалом его сделала вместо Василья Долгорукова, кабинет-министром, Меншиковский дворец отдала ему под шляхетское училище. Случилось, повздорил он с самим Бироном, чуть до драки не дошло, так императрица только пожурила его слегка. Граф Остерман против войны с Портой, но Миних пообещал императрице короновать ее в Константинополе, в Святой Софии, и Анна велела Остерману сочинить манифест об объявлении войны, а Миних еще осенью принял командование войсками на Украине и теперь, наверное, уже разоряет Крым.

Мысль о войне больше всего воодушевила Александра. Воображение рисовало ему яркие картины боя, как он, под пушечный гром и ружейные выстрелы, летит на коне, размахивая саблей, врезается в самую гущу басурман, пленяет их пашу и обращает в бегство целую армию. Азов! Когда-то Борис Петрович Шереметев отбил у турок целых три крепости во время первого Азовского похода. Вот бы и ему, Александру Долгорукову, довелось так отличиться! Он вернулся бы с победой и бросил неприятельские знамена к ее ногам и сказал бы… сказал… Хотя что думать о пустом: пока он тут, в Сибири, Азов наверняка уже взяли. Разве что война этим не закончится. Вдруг Миних и вправду пойдет на Константинополь?…

Пока Александр был погружен в свои грезы, а остальные братья – в оживленный разговор с хозяином, Овцын мигнул Ивану и передал ему под столом письмо и кошель. Когда Долгоруковы собрались восвояси, оба друга крепко обнялись, думая, что расстаются навсегда – или, по крайней мере, очень надолго: наутро Дмитрий Леонтьевич уходил в плавание к Карскому морю и в Березов уже возвращаться не собирался, рассчитывая зазимовать в Обдорске, чтобы подождать там Ивана Кошелева на боте «Обь-Почтальон» и уже вместе дойти из Обской губы до устья Енисея.

Кладбище примостилось на самом краю обрыва, оттуда видно далеко – причудливые узоры Сосьвы, купы подернувшихся зеленой дымкой берез на островках, темную громаду тайги, уходящую за горизонт… Внизу копошатся люди, а здесь тихо, никого нет. Могильные холмики под почерневшими деревянными крестами заросли муравой, в которой поблескивают белыми звездочками мелкие цветки. Екатерина не знает, как они называются, да ей и нет до них никакого дела. Она стоит, закрыв лицо тонкой вуалью от комаров, и смотрит вниз – туда, где грузчики вкатывают по сходням бочки с солониной, вином и порохом на борт стоящего у причала «Тобола». Завтра в этот час его здесь уже не будет: Овцын отдаст команду поднять паруса и уедет навсегда… Ну и пусть.

И нет в нем вовсе ничего замечательного; Иван себе другого собутыльника найдет. Конечно, он не так неотесан, как местные приказные и казачьи офицеры, и знает политес, но нет в нем душевной тонкости, понимания чувств. Зачем, например, надо было рассказывать о том, что на пути в Москву нынешней зимой он завернул в Чегловку – обнять жену и сына? Тоже мне событие, кому здесь это интересно! И зачем было говорить, что Лизавет Петровна располнела, но все-таки красавица?

Красавица, красавица! Что они все в ней нашли? Она, Екатерина, на три года Елизаветки моложе, поставить их рядом – неужто круглолицая и курносая Лизет окажется ее пригожей?… В Варшаве Екатерине все говорили, что она – une vraie princesse [7] Настоящая принцесса ( фр .). , что у нее царственная осанка и тонкие черты, сразу видно – голубая кровь! А эта привенчанная дочь простолюдинки… Петр тоже был в нее влюблен… Чем она их привораживает? Не духами же, которыми так любит опрыскиваться! Есть у нее во взгляде что-то манящее, порочное; она словно говорит мужчинам: «Покажи, на что ты способен, и тогда, если я захочу, ты получишь все, чего хочешь ты», – а они и рады стараться… Шубина ее, красавца Алешку, государыня сослала в Камчатку и заставила жениться на местной бабе… Вот будет смеху, если и братьев Долгоруковых с остячками окрутят… Иные-то, пожалуй, еще и побрезгуют. Здесь знатность не так в цене, как смекалка да оборотливость. Вот дочка Турчанинова, Федосья, отец которой умер по пути из Москвы, вышла замуж за своего приказчика, который взял ее фамилию, чтобы выплатить остаток долга перед казной. Шутка ли – тридцать семь тысяч!..

Все же почему Анна прогнала Шубина от царевнина двора? Чтобы досадить ей? Иван уверяет, будто Лизетка от Шубина очреватела и ее велели сечь плетьми за непотребство. Чушь… Говорят, будто он проходил по тому же делу, что и Юрий… Кстати, бывшая твоя жена, друг любезный, выходит замуж за Романа Воронцова! А что? Ей уже восемнадцать, жениху и вовсе девятнадцать, брат его Михаил – камер-юнкер при дворе Лизавет Петровны…

Почему императрица не выдаст Лизетку замуж? Ищет подходящую партию? Или все приличные женихи разбежались? Государь, ее отец, прочил ее за герцога Шартрского, мать ее – так и вовсе за французского короля, но те отказались. Они, они отказались! Хоть и раскрасавица… У нас говорили, будто нельзя цесаревне веру переменить. Что вера?… У французского короля-католика есть метресы, но королева, мать его детей, – все равно королева, ей весь почет. А у нас православный государь законную жену свою, боярышню, в монастырь запер на тридцать лет, а на подлой, на метресе женился…

«Царица-бабушка» сидела в креслах рядом с Екатериной во время обручения, а Елизавета, две сестры нынешней императрицы и дочь одной из них – сзади на стульях. Екатерина не могла удержаться, чтобы не поглядывать украдкой на царицу Евдокию, бывшую старицу Елену, – темная ряса с собольей опушкой, волосы убраны под черный платок, лицо круглое, гладкое, глаза живые; сама полная, рыхлая, ходить тяжело – одышка, однако после обряда и поздравлений осталась и на фейерверк, и на бал – любопытно ей было все это увидеть…