Екатерина Глаголева - Путь Долгоруковых

Как давно это было! Больше шести лет назад… Вдовствующая царица и принцессы встречают ее на лестнице; она входит в зал – и сразу вступает оркестр, толпа нарядных кавалеров и дам почтительно склоняется перед ней. Сотни свечей отражаются в венецианских зеркалах и гладком паркете, пахнет воском, мятой, розовой водой, по углам в кадках стоят померанцевые деревья… Перед столом, покрытым золотой парчой, шесть генерал-майоров держат балдахин на серебряных шестах; на столе – золотое блюдо с крестом и Евангелием и две золотые тарелки с обручальными кольцами…

Внизу у пристани появилась высокая фигура в новом васильковом мундире с красной подкладкой, с белым шарфом через плечо; к офицеру тотчас подбежали два урядника за распоряжениями. Овцын! Екатерина отступила назад, словно ее могли увидеть. Щекам под вуалью стало жарко, а сердце вдруг забилось сильнее. Она повернулась и засеменила между могил к выходу, досадуя на себя, что так разволновалась.

Как только пробили зорю, Семен Кобылин с облегчением пошел спать, радуясь, что нынче не его черед заступать в дозор. Улегся на телегу поверх мешков, накрылся рогожей и закрыл глаза, не отвечая на шепотные оклики Никиты Лазарева, которого вечером всегда разбирало поговорить. Никита долго ворочался рядом с боку на бок, кряхтя и что-то бормоча себе под нос, потом затих и он. В лагере быстро наступила тишина, только вздыхали волы, жуя свою жвачку, стрекотали кузнечики да перекликались дозорные вдалеке.

От земли еще поднимался дневной жар, мешки за день нагрело солнцем, и, несмотря на усталость, от которой ноги налились чугунной тяжестью, сразу заснуть не удалось. В голове толкались обрывки мыслей, перед смеженными веками мельтешили неясные образы, но потом, наконец, воздух посвежел и все успокоилось, провалившись в черный бездонный колодец сна.

Среди ночи Семен проснулся от собственного храпа, дернулся, распахнул глаза и уставился непонимающим взглядом в чужое небо, усыпанное звездами, между которыми словно тек мерцающий ручей из серебристой пыли. Потом вспомнил, где он, и снова заснул.

Уже неделю отряд из драгунского полка, где служил Семен, и двух эскадронов донских казаков медленно полз по выжженной татарами степи, сопровождая обоз с продовольствием, запасенным в Украине, чтобы доставить его основному войску. Обоз шел по следам армии Миниха, порой останавливаясь в покинутом ею лагере и не боясь сбиться с пути, размеченного спаленными поселками, холмиками братских могил с крестами, кучами сваленных вместе тел убитых татар, над которыми стаями кружилось воронье… В Перекопе генерал Лесли прихватил с собой для надежности два полевых орудия, но случая пустить их в ход пока не было – татары не показывались, разве что издали, на вершине невысокого холма, появятся с десяток конных, покрутятся на месте, да и пропадут.

Что за страна! Ровная, как скатерть, глазу зацепиться не за что. Ни лесу, ни рощицы. Речек – раз, два и обчелся, да и вода в них солона, пить не станешь. Днем негде пристать на отдых, тень только и найдешь, что под обозными телегами, а солнце припекает. Обоз большой, подвод многие тысячи, потому что все приходится везти с собой: пики для отражения татарской конницы, воду в бочках, дрова для костров, сено для лошадей и для волов… Волы идут медленно, погоняй-не погоняй, в день получается сделать не больше двадцати верст. В суконном кафтане жарко, пот ручьем течет по спине, пить охота, но воду выдают только на привале и понемногу. Скучно, муторно, в сон клонит…

Барабаны, выбивавшие тревогу, разорвали сон в клочки. «В ружье!» – кричали ротные. Семен скатился с телеги, наспех натянул сброшенные вечером сапоги, схватил ружье, лядунку и, на ходу надевая ее через плечо, побежал за другими строиться.

Рассвет только занимался, утреннюю зорю еще не били, но казаки, выезжавшие в ночной дозор, увидели большой отряд татар, примчались назад и подняли тревогу. Едва солдат построили в две шеренги позади рогаток, которыми огородили лагерь, как послышался странный легкий свист – полетели стрелы. Кто-то вскрикнул, схватившись за рану, но до смерти никого не убило. Генерал приказал переворачивать крайние телеги обоза и укрываться за ними; хорошо, что волов на ночь распрягли. И тут же со всех сторон раздались улюлюканье, вой, свист – на лагерь мчались татары.

Семен видел их в первый раз и невольно застыл, раскрыв рот и дивясь на диковинную картину, однако окрик командира быстро вернул его на землю:

– Оружие к бою! Без команды не стрелять! Заряжай!

Привычными движениями, как на учении, Семен нажал на кресало, достал из подсумка патрон, скусил бумажный конец, насыпал на полку ружья пороха, закрыл ее, опустил ружье прикладом к ноге, вытряхнул в дуло оставшийся порох, заткнул туда пальцем пулю и пыж, вытащил шомпол, прибил патрон, вложил шомпол обратно в паз на ложе ствола и приготовился стрелять.

– На пле-чо! Товсь! Кладсь!

Прищурив левый глаз, Семен смотрел на приближающихся всадников с саблями и луками и почему-то не боялся стрел. Он выбрал себе одного и целил поверх головы приземистой гривастой лошадки.

– Первая шеренга! Пли! Вторая шеренга! Пли! Заряжай!

В пороховом дыму было трудно разглядеть, попал или не попал. Но атака смешалась, ржали кони, некоторые остались без всадников… Татары отступили, развернулись и снова понеслись на приступ, но тут жахнула одна из пушечек, заряженная картечью, и на землю разом упало человек десять. Татары заверещали и поворотили коней.

– Га! Не любишь! – радостно закричал Никита.

Но татары вернулись. Они появлялись то с одной стороны, то с другой, то с нескольких сторон сразу, и даже новые опустошения, производимые в их рядах картечными выстрелами, не ослабляли их решимости. Семен скусывал патрон, забивал в ствол пулю, становился на колено, целился… Теперь он стрелял только тогда, когда явственно мог различить скуластое лицо под островерхой мохнатой шапкой.

Солнце поднялось уже высоко, бой шел четвертый час – без роздыху, без остановки. Ряды конных сильно поредели, и тогда татары, несмотря на ружейный огонь, побежали в атаку пешком, подобравшись к самым рогаткам.

– Штыки примкнуть! Сабли наголо! – крикнул генерал Лесли, стоявший возле пушки. Он выхватил шпагу, бросился вперед и пронзил насквозь татарина, пытавшегося выдернуть рогатку, чтобы сделать проход для своих.

Ротный скомандовал примкнуть штыки и вытащил из ножен шпагу, готовясь к рукопашной. Семен видел, как побелели косточки на кулаке, которым он сжимал рукоять. Но тут сзади раздался резкий, разбойничий свист, земля задрожала от копыт, и эскадрон донцов, расскакавшись галопом, перемахнул через рогатки и принялся рубить убегавших татар. Через несколько минут все было кончено; донцы вернулись, приветствуемые криками «ура!» и волоча за собой на аркане двух пленных.