Екатерина Глаголева - Путь Долгоруковых

Когда он закончил, бумагу зачитали вслух и предложили подписать всем собравшимся. Люди подходили к бочонку по очереди, и скоро под протоколом появились сорок четыре подписи. Не хватало одной.

– Дмитрий Леонтьевич, – мягко произнес Ваксель, – вы намерены идти против всех?

– Я не намерен идти против своей совести и исполню свой долг до конца! – отрезал Овцын. Ваксель пожал плечами.

Всю следующую неделю Овцын находился в плену своих мыслей. Он механически выполнял повседневную работу, но то и дело останавливался и смотрел в сторону разбитого корабля – единственной надежды на спасение. Его впервые посетило отчаяние: что, если им не выбраться отсюда никогда? Искать их никто не станет, помощи ждать неоткуда, значит, пути отсюда только два: либо в яму на острове, либо в воду. Он столько раз видел чужую смерть за это плавание, что привык к ней, не понимая ее сути, а теперь вдруг примерил ее к себе и ужаснулся. Смерть была холодной, бесстрастной и темной, как океан, такой же неумолимой и жестокой. Ей не было дела до любви и страданий. Она раскинулась на многие мили вокруг, и жизнь одного человека – смехотворная песчинка, которая все равно канет на морское дно. Но он не может погибнуть здесь, среди этих камней, когда там, далеко, у него есть жена и сын!.. Волна набежала на берег и откатилась назад с насмешливым шумом.

У реки сидел Стеллер и пытался зарисовать убитую им гагу. Как только он брался за перо, песцы утаскивали птицу, а когда он бросался в погоню, чтобы отнять их добычу, они уволакивали бумагу.

– Вы очень кстати! – приветствовал он Овцына. – Возьмите палку и не подпускайте их ко мне!

В другое время Дмитрий Леонтьевич, возможно, и отказался бы, хотя был должен повиноваться Стеллеру как офицеру, но сейчас он остался не только из субординации. Стеллер излучал уверенность, которой ему так не хватало. Он просто сиял от счастья, поскольку этот Богом забытый остров был раем натуралиста: Георг уже зарисовал и описал несколько видов птиц, рыб и зверей, которых – он был в этом абсолютно уверен! – ранее не описывал никто, а с наступлением весны собирался продолжить свои ботанические наблюдения и работу над книгой «О морских животных», которую писал на латыни. Дождавшись, пока он закончит рисунок, Овцын выпросил у него листок бумаги и ушел.

«Благородному господину лейтенанту Вакселю предложение», – вывел он вверху листа, пристроившись у костра в своей землянке. Протокол осмотра судна он помнил наизусть и теперь опровергал его по пунктам. Форштевень можно исправить починкою, повреждений киля не видно из-за льда, руль можно сделать другой. Якоря еще не искали, возможно, что они отыщутся в хорошие летние дни. Сняв судно с мели, можно вытянуть его на дрегах и для исправления непродолжительно стоять на оных. Такелаж есть некоторый запасной. О съеме с мели сейчас невозможно узнать из-за снега и льда, а если это можно будет, то следует уповать на Всемогущего Бога. Сквозного пролома ниже ватерлинии не видно, да и можно починить. И закончил: «Того ради я, имея вышеупомянутое мнение, о свидетельстве в негодность оного судна не подписался. Матрос Дмитрий Овцын».

Ваксель целый день изучал письмо, а потом снова созвал общее собрание и зачитал его вслух. Резоны Овцына не приняли: в таком безлесном месте и со столь малым количеством людей снять судно с мели никак невозможно. Чтобы добраться до Камчатки, пакетбот надо сломать и сделать из него малое судно. Под этим решением вновь подписались все – кроме непокорного матроса. Ладно, может, к весне одумается. К тому же до нее еще надо дожить…

В начале февраля море выбросило на берег неожиданный подарок – мертвого кита длиной в восемь сажен. Его обступили и молча любовались, потом взялись за ножи. Хотя жир уже несколько протух, это все-таки была еда: большие куски разрезали на кубики, долго варили в кипятке, а потом глотали не жуя. Ваксель же готовил деликатес: растапливал китовый жир на сковородке и поджаривал на нем лепешечки из кислого ржаного теста. Муку приходилось экономить, и с вечно голодным Лоренцем он заключил твердый уговор: кто съел за обедом три лепешки, за ужином получит две.

Кита называли в шутку «провиантским магазином», однако к марту он опустел, а морские бобры стали редки, тощи и пугливы. Еще бы: охотники сами в звериных шкурах, заросшие, давно не мытые; в Сибири таких зверь бы к себе и на версту не подпустил. По счастью, на западном берегу обнаружилось лежбище морских котиков. Радость при виде большой жирной туши сменилась разочарованием: мясо, от которого разило, как от козла, было жестким и жилистым, жир желтым, но питаться им пришлось целых два месяца, преодолевая отвращение. Зато, когда сошел снег, вся команда была на ногах, и Ваксель отдал приказ к разборке судна.

Сработано оно было на совесть: деревянные части щедро скреплены железными скобами и гвоздями, вытаскивать которые оказалось нечем. Ваксель и Хитрово, подававшие пример, быстро обломали себе ногти и изрезали руки. И все же команда копошилась внутри судна, точно муравьи в муравейнике: кто-то отдирал обшивку, кто-то снимал такелаж. Лоренц прищемил себе палец и теперь, глотая слезы, сидел на юте, а Стеллер делал ему компресс с какой-то мазью из своего походного ящичка, перечисляя ингредиенты на латыни. Только одна черная фигурка оставалась на берегу. Ваксель это заметил и, подавив гнев, спустился по трапу.

– Дмитрий Леонтьевич, – начал он, стараясь держать себя в руках. – Я знаю, что не переубедил вас, однако, если решение принято всей командой, вы обязаны ему подчиниться и работать вместе со всеми.

– Оно не командой принято, а вами! – резко возразил ему Овцын. – Неужели вы не видите, что совершаете огромную ошибку? Вы утомляете людей совершенно зряшной работой! Ваш долг велит вам…

– Я прекрасно знаю, что велит мне долг, – перебил его Ваксель, начиная закипать. – Капитан здесь я, ваш долг – выполнять мои приказания, и, если вы им не подчинитесь, я буду вынужден прибегнуть к силе.

Стук, скрип и говор за их спиной прекратились; вся команда, почуяв неладное, выстроилась вдоль борта.

– Слушаюсь, – буркнул Овцын и стал подниматься по трапу.

…К берегу прибило тушу еще одного кита, посвежее – добрый знак! Через месяц от «Святого Петра» осталась только груда досок и бревен. И тут открылось самое страшное: все три корабельных плотника умерли этой зимой. Как строить корабль, не знал никто.

Это была одна из самых мрачных ночей, проведенных Вакселем на острове. Мысли осаждали его со всех сторон, словно песцы, только у него не было палки, чтобы от них отбиться. Да, он нарочно велел всем подписать протокол осмотра пакетбота, чтобы потом, когда они вернутся, разделить ответственность с командой. Когда они вернутся! На чем?! Выходит, все слепо поверили ему, никто даже не спросил, сумеют ли они построить новое судно из обломков. Его познания в этой области слишком ничтожны, он лишь ходил на кораблях, но не строил их! Выходит, Овцын прав? Вся эта тяжелая работа была сделана понапрасну и, вместо того чтобы дать им надежду, отняла ее совсем?…