Екатерина Глаголева - Путь Долгоруковых

Море лижет песок, переходящий в камни, покрытые снегом; за ними круто уходят ввысь безлесные горы. На берегу растет лишь трава и гибкая карликовая ива с тонкими ползучими ветвями – костер не развести. Зато с гор течет небольшая речка с чистой прозрачной водой, а вдоль нее – песчаные наносы с глубокими ямами: покрыть их парусом – и выйдут готовые землянки.

К людям подбегают пушистые зверьки, похожие на бело-серых лисиц, и вертятся возле самых ног, безбоязненно их обнюхивая. Песцы. Не водится ли здесь зверя покрупнее? Если это Камчатка, значит, можно встретиться и с медведем. Пока гребцы отдыхают, привалившись спиной к камням и опустив руки вдоль тела, Ваксель и Стеллер осторожно исследуют берег, не заходя слишком далеко. Вон там, у мыса, плещутся в воде шустрые длиннотелые морские бобры, по берегу бегают белые птички с черными пятнами на голове и боках. Это хорошо. Стеллер хватает Вакселя за плечо и указывает рукой в море. В полусотне саженей чернеют какие-то продолговатые предметы, похожие на днища перевернутых лодок. Здесь кто-то потерпел кораблекрушение? Они не одни? Но «лодка» вдруг ныряет одним концом, потом выныривает и медленно движется вперед, издавая громкое фырканье. Нет, это какие-то крупные морские звери.

– Мы на Камчатке? – спросил Беринг, когда офицеры явились к нему для доклада.

– Я так не думаю, – сразу ответил Стеллер. – Обилие и доверчивость животных заставляют предполагать, что мы находимся в необитаемой стране.

Капитан-командор помолчал, обдумывая его слова, потом обратился к Вакселю:

– Корабль наш уже не спасти. Сохранил бы Бог только баркас…

Лейтенант понял его мысль: Беринг надеется, что они находятся вблизи материка и смогут отправить туда баркас за помощью. Это, конечно, необходимо тщательно обдумать, трезво оценив свои силы. Пока же он предлагает перевезти больных на берег.

Услышав о переезде на сушу, люди, пребывавшие в тоске и страхе, пришли в восторг. Больные зашевелились, стали садиться на койках, одеваться: слава Тебе, Господи, на берег! Там-то уж матушка-земля сил придаст! Но, выйдя на палубу, многие падали замертво: после спертого воздуха кубрика свежий морской бриз перехватывал дыхание и отнимал его навсегда. Несколько человек умерли в лодке, так и не ступив на твердую землю. Овцын и несколько других матросов, которых еще держали ноги, вынимали из шлюпки беспомощных больных и раскладывали их на берегу. Те разевали изуродованные рты с черными, распухшими деснами и пытались кричать: кому-то было холодно, кто-то просил пить. Некоторые так и застывали с раскрытым ртом; глаза, устремленные к небу, стекленели, и вертевшиеся тут же нахальные песцы принимались обгладывать руки и ноги покойников. Хитрово выбрал место, и пятеро казаков принялись копать в мягком, податливом песке братскую могилу.

Надо было обживаться. Софрон Федорович, сам похожий на полутруп, ковылял по берегу, отдавая распоряжения: одних отправил покрывать брезентом песчаные ямы-землянки, других – искать под снегом плавник для костров, третьих – набирать в котелки воду из речки. Стеллер раскопал несколько кустиков брусники: листья можно будет сварить в кипятке, это очень полезно для здоровья.

В первую ночь умерли еще несколько человек; покойники оставались лежать рядом с живыми, у которых не было сил вынести их из землянки. В этот день на берег перевезли Беринга; четыре человека вынули его из шлюпки и отнесли на носилках в отдельную землянку. Ваксель сделал соответствующую пометку в судовом журнале, аккуратно проставив дату: 9 ноября 1741 года. Сам он оставался на корабле, где еще лежали по кубрикам двадцать два человека, не способных передвигаться самостоятельно, и среди них – Лоренц. Ваксель перенес его в камбуз, где было теплее.

…В горло словно вонзилась тысяча иголок, каждый вдох отдается болью в сердце, опухшие ноги нестерпимо ноют. Сделав последний, отчаянный рывок, Овцын выбирается на ровную площадку и останавливается там передохнуть, опершись на палку. Колени предательски дрожат. Поборовшись немного с собой, он не выдерживает и садится. Впрочем, карабкаться дальше смысла нет, все хорошо видно и отсюда. Это остров. Два его товарища падают рядом, привалившись своими спинами к его спине, и они сидят так довольно долго, глядя в разные стороны, но видя одно и то же: бескрайнее свинцовое море, клочья серых облаков, белую кромку прибоя у черных рифов… Там, где берег мысом вдается в воду, поблескивают лоснящимися спинами какие-то морские звери. Овцын смотрит сверху на их жалкий лагерь, переводит взгляд на корабль, чуть-чуть накренившийся на один борт, на торчащие из воды скалы за ним. Просто поразительно, но они подошли к острову с единственного места, где было возможно к нему причалить. На гафель медленно ползет, поднимаясь, красный флажок и рядом с ним еще что-то; присмотревшись, Овцын понимает, что это бадейка для воды. У борта вспухает маленькое белое облачко, слышится звук пушечного выстрела. Это Ваксель подает сигнал о том, что у него кончилась вода. Все трое взирают на это совершенно безучастно.

Стеллер ходит между землянками и выгоняет оттуда всех, кто в силах держаться на ногах: ходить, ходить, работать, иначе смерть! Его все тихо ненавидят, но не перечат ему вслух, потому что он прав. Лежать в землянке гораздо приятней, по стенкам ссыпается песок, обволакивая приятной тяжестью, сохраняющей тепло. Однажды ночью земля содрогнулась, и поутру сладко спавшие обнаружили, что почти полностью закопаны в песок. Тем, кто сумел выбраться, Стеллер приказал откапывать других; Хитрово поспешил к землянке командора. Беринга засыпало до пояса, но он попросил не откапывать его: так хотя бы ногам тепло, а то все тело страшно мерзнет.

Хорошо, что морские бобры совсем не боятся людей и подпускают близко к себе: их можно бить просто камнями по голове, не нужно никакого оружия. Из шкур получаются отличные одеяла и накидки, а вот мясо бобров ужасно жесткое, точно сапожная кожа. Жевать его – страшная мука, когда у тебя нет зубов, но все же приходится жевать, жевать… Другое дело – потроха: их варили в котлах, даже кишки, и съедали все подчистую.

…Перед тем как выйти из камбуза, Ваксель надевает вторую шапку – на лицо, чтобы не умереть от резкого перехода с духоты на мороз, однако свежий воздух все же оглушает его. Оставив щелку в двери, он впускает струйку холода в камбуз, немного выжидает и начинает торопить Лоренца. Немедленно вставай, я кому сказал, слышишь! Уговоры уже давно не действуют, но от звуков резкого голоса мальчик порой испытывает приступы паники, которые поднимают его на ноги. Они вместе выползают на палубу и начинают собирать в бадейки выпавший за ночь снег, чтобы потом растопить его. В миске киснет залитая теплой водой ржаная мука; они вскипятят воду в котле и разболтают в ней это тесто: получится вкусная и питательная бурда. Одного котла хватит на всех, если, конечно, кто-то придет за едой. В кубрик лейтенант больше не заходит: там стоит нестерпимый смрад от мочи и разлагающихся трупов. Каждый сам за себя, а Бог за всех.