Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Его Величество решил уступить народу, который добивался свободы, – сказал Кобылинский.

– Кому она принесла счастье? – тихо произнес Алексей.

Прощание выходило неловким, но Кобылинский не знал, что ответить Цесаревичу. Свобода действительно никому не принесла счастья, даже тем, кто так неистово добивался ее.

– Я верю в то, что все в России с Божьей помощью образуется к лучшему, – сказал Кобылинский.

Алексей открыл глаза и пристально посмотрел на него. И Кобылинский подумал о том, как глубоко и искренне переживает за судьбу отечества мальчик, рожденный для того, чтобы быть царем, но жизнь которого так жестоко сломала революция.

– Скажите, Евгений Степанович, вы раньше никогда не слышали о Родионове? – спросила Татьяна.

Вопрос был неожиданным, и Кобылинский несколько мгновений молчал, глядя на Татьяну. Он не понимал, почему она спросила об этом. Ведь она хорошо знает, что он никогда не был знаком ни с одним революционером. Но неожиданно для самого себя вдруг сказал:

– Мне однажды рассказывали, что, когда генерал Духонин последний раз выступал на солдатском митинге, некий прапорщик Родионов предложил солдатам сначала подбросить Духонина в воздух, а затем поймать его на штыки. И первым подставил свой штык под тело генерала. – Кобылинский тряхнул головой и решительно произнес: – Нет, этого не может быть. Это был какой-то другой Родионов.

– А что представляют из себя екатеринбургские большевики? – спросила Татьяна.

– Я никогда не вступал ни в какой контакт с ними, – сказал Кобылинский. – Но думаю, что это фанатики. Вам надо будет вести себя с ними очень осторожно.

Кобылинский не стал говорить о том, что восемь солдат его отряда, сопровождавшие Государя до Екатеринбурга, по прибытии туда сразу же были разоружены и брошены в тюрьму. И только после того, как Кобылинский телеграммой потребовал их немедленного освобождения, они были выпущены на свободу. В Тобольск из восьми человек вернулись двое. Остальные прямо из Екатеринбурга разъехались по домам. Решили, что чем дальше от революционных событий, тем лучше для них.

– Что значит вести себя осторожнее? – спросила Татьяна. – Мы ведь и так ограничены во всем.

– Не поддаваться на провокации, – сказал Кобылинский. – Я думаю, что вас будут постоянно провоцировать на какой-нибудь неосторожный шаг. У этих людей совсем другие понятия о морали. Они считают нравственным все, что служит интересам революции. Они не знают, что такое честь и достоинство.

– Но так можно оправдать любое беззаконие, – возмутилась Ольга.

– Да, можно, – согласился Кобылинский. – Настали очень трудные времена. – Он тяжело вздохнул и повторил: – Очень трудные времена.

– Сможем ли мы общаться с близкими людьми? – спросила Ольга. – С Татищевым, с Анастасией Васильевной Гендриковой?

– Надо спросить у Родионова. Я не могу ответить на этот вопрос.

Кобылинский откровенно малодушничал. Он знал, что Родионов распорядился никого не пускать в губернаторский дом, но у него не хватило мужества сказать сейчас об этом. Он понимал, каким несчастьем станет для великих княжон и Цесаревича запрет на общение с близкими, и задним числом сожалел о том, что за восемь месяцев пребывания Государя в Тобольске никто не попытался вызволить его отсюда. В октябре прошлого года, когда Керенский сбежал из Зимнего, а власть большевиков еще не докатилась до Тобольска, сделать это не представляло никакого труда. Теперь все схвачено большевиками, все в их железной власти.

– А службы нам разрешат? – спросила Татьяна. – Мы же заказали на завтра службу.

– Ах, Ваши Высочества! Если бы я знал, что на уме у этого Родионова, – тяжело вздохнул Кобылинский. – Знайте одно. Мы с Клавдией Михайловной любим вас всем сердцем.

В дальнем коридоре второго этажа опять раздались тяжелые шаги, все снова молча повернули головы в ту сторону, заранее догадываясь, кто сейчас появится здесь. И действительно, вскоре на пороге комнаты выросла широкая серая фигура Родионова. Переступив порог, он остановился взглядом сначала на Алексее, потом на девушках и произнес:

– Так, все на месте. – Затем повернулся к Кобылинскому. – Всех ваших солдат, гражданин Кобылинский, я сейчас отправил из этого дома. Охрану будут нести мои люди. Вас больше здесь прошу не появляться.

Кобылинский побледнел и уже хотел резко ответить на столь бесцеремонное обращение. Ведь его, по сути дела, не просто освобождали от обязанностей, а выгоняли, причем в самой грубой форме. Но, столкнувшись взглядом с Татьяной, пересилил себя, поклонился и вышел. Он вдруг понял, что любой его вызов больно отразится на тех, кто остается в этой комнате. Мстить будут великим княжнам и Алексею, а не ему. «Господи, что же за жизнь началась у нас?» – думал Кобылинский, спускаясь по лестнице.

На нижних ступеньках он столкнулся с двумя поднимавшимися на второй этаж чекистами. Они говорили между собой на непонятном Кобылинскому языке. Сначала ему показалось, что это немецкий, который он немного знал, но чекисты говорили не на немецком. Подобный говор он слышал в Риге. Значит, охрану над царскими детьми передали латышам. Выходит, русским не доверяют. Но ведь и русские бывают разными. Теперь Кобылинский был твердо уверен в том, что Родионов являлся именно тем прапорщиком, который заставил солдат подбросить начальника Генерального штаба русской армии генерала Духонина, а затем поймать его на штыки. Он почувствовал, что у него становится плохо с сердцем. Кобылинский прислонился плечом к стене, постоял немного и только после этого медленно направился к себе на квартиру. Он не знал, что делать дальше. Очевидным было одно: дальше будет еще хуже.

Родионов, остановившись холодным взглядом сначала на Ольге, затем на Татьяне, спросил:

– Кто здесь старший? Кто из вас отвечает за семью?

– Я, – ответила Татьяна.

– Почему вы, а не ваша старшая сестра? – спросил Родионов.

– А это имеет значение? – Ольга пожала плечами и нарочито кокетливо скривила губки.

– С вас и будет весь спрос за соблюдение режима. С сегодняшнего дня на прогулку будете выходить только по моему разрешению.

– Мы что, арестованы? – спросила Татьяна.

– Вы будете вести себя так, как скажу я, – отрезал Родионов.

Татьяна поняла, что разговаривать о чем-нибудь с новым комиссаром бесполезно, но все-таки спросила:

– К нам могут приходить люди?

– Какие люди? – не понял Родионов.

– Друзья, которые приехали с нами в Тобольск.

– У вас нет друзей, – ответил Родионов. Его начал злить затянувшийся разговор.

– А священник? – спросила Татьяна. – Завтра у нас должна быть служба.

– Завтра и будем это решать, – сказал Родионов, поворачиваясь к двери.