Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Татьяна стиснула ладони и прошла к окну.

– Но мама не написала нам, что с ними плохо обращаются в Екатеринбурге, – отложив шитье, сказала Анастасия. – Может быть, не все так страшно, как нам кажется?

– Ах, девочки, если бы я знала это, – с болью произнесла Татьяна. – Так хочется надеяться на лучшее, на то, что все наконец-то кончилось, а ни конца ни края всему этому не видно. Когда же нам скажут, что мы им надоели и поэтому можем катиться на все четыре стороны?

– И куда же ты хотела бы покатиться? – спросила Ольга.

– Куда угодно, только подальше от всего, что нас окружает.

– Я знаю, что мама писала письмо королю Георгу, – сказал Алексей.

– Откуда ты это знаешь? – спросила Анастасия.

– Я слышал, как она говорила об этом с Гиббсом. Это было еще осенью.

– Столько времени прошло, а ответа мы не получили, – сказала Анастасия. – А ведь дядя Джорджи – двоюродный брат папы.

– Давайте не будем говорить об этом, – попросила Ольга. – Не дай бог, кто-нибудь услышит. К тому же я не исключаю, что дядя Джорджи уже что-то делает для нас. Если об этом узнают здесь, нам будет только хуже.

В дальнем коридоре раздались тяжелые мужские шаги. Татьяна, повернув голову, насторожилась, потом сказала:

– Пойду узнаю.

Она вышла и уже через минуту вернулась вместе с человеком в расстегнутой солдатской шинели и без папахи. Когда он делал шаг, на его огромных, тупоносых яловых сапогах звякали подковы. Он вошел не поздоровавшись, не кивнув головой, и остановился тяжелой, серой глыбой позади Татьяны.

– Знакомьтесь, – сказала Татьяна и отошла в сторону. – Комиссар Родионов.

Все разом повернулись к нему. Родионов был высоким широкоплечим мужчиной с широкими скулами и таким же широким лбом. Его рыжие волосы топорщились в разные стороны, отчего голова казалась похожей на огромного ежа. Но больше всего поражали его глаза. Холодные и неподвижные, они не осматривали сидящих перед ним людей, а по сантиметру ощупывали их. Девушкам показалось, что их раздевают, и Ольга невольно свела плечи и обхватила локти ладонями.

– Встаньте, Алексей Николаевич, – сухо приказал Родионов.

– Я не могу встать, – тихо ответил Алексей, – у меня болит нога.

– Покажите, где болит, – приказал Родионов.

– Вы не могли бы попросить это сделать доктора? – вмешалась Татьяна.

– Мне не нужен никакой доктор, – рявкнул Родионов.

Девушки переглянулись, и Татьяна, осторожно сделав шаг в сторону, сказала:

– Покажи, Алексей, мы отвернемся.

Алексей откинул одеяло, задрал подол ночной рубашки, в которой лежал в кровати, и Родионов увидел его раздувшееся фиолетовое колено.

– И это мешает ходить? – спросил Родионов.

– Да, – ответил Алексей.

– Хорошо, – сказал Родионов, – я к вам сегодня еще зайду.

Он вышел, и Анастасия, пожав плечами и скорчив гримасу, сказала, копируя комиссара:

– Он к нам еще зайдет.

Сестры не успели ответить на ее шутку, как дверь в комнате снова распахнулась и на пороге опять появился Родионов. Заслонив собой весь проем двери, он впился глазами в лицо Алексея и, казалось, перестал дышать. Цесаревич, от удивления вытянув на подушке шею, спросил:

– Что случилось, господин комиссар?

– Ничего, – ответил Родионов и, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел из комнаты.

Девушки, еще больше удивившись, снова переглянулись. Анастасия встала со стула, подошла к окну, выглянула во двор и произнесла:

– Вот это манеры. – Посмотрела на Татьяну и добавила: – То ли еще будет?

– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – сказала Татьяна и спросила: – Что вы думаете по этому поводу?

– Я уже устала думать об этом, – сказала Ольга.

– А я думаю, что он всех нас арестует, – засмеявшись, сказала Анастасия.

– Ничего смешного в этом я не вижу, – Татьяна с укоризной смотрела на младшую сестру. Анастасии в этом году должно исполниться семнадцать, а она до сих пор не научилась вести себя серьезно. – Ты не представляешь, что такое быть арестованной.

– А разве мы не арестованы? – спросила Анастасия.

– Можешь считать себя арестованной, – ответила Татьяна, – но Евгения Степановича Кобылинского никак нельзя назвать нашим тюремщиком. Наоборот, он нас всегда защищает.

– А вот Родионова можно, – сказала Анастасия.

– Ну, вот видишь, – Татьяна уже мягче посмотрела на сестру, – и ты начинаешь понимать разницу между ограничением свободы и заточением.

У девушек упало настроение, они почувствовали себя подавленно. До сих пор еще никто не обращался с ними подобным образом. Даже комиссары. Тот же Яковлев выглядел безукоризненно предупредительным, а ведь ему было приказано увезти из Тобольска родителей. «Нет, не зря таким удрученным казался Кобылинский, – подумала Татьяна. – Надо поговорить с ним. Он знает обстановку намного лучше нас».

Часа через два Кобылинский пришел навсегда попрощаться с ними. Сестры находились у Алексея. Когда мальчик болел, они не оставляли его одного и относились к нему с особой заботой. В открытую дверь было видно Анастасию, она сидела со своим шитьем, Татьяна неторопливо расхаживала по комнате. Услышав шаги Кобылинского, обе тотчас же повернулись к нему. Он прошел в комнату, пожал плечами, развел руки и грустно сказал:

– Ну, вот мы и расстаемся.

На несколько мгновений в комнате повисла напряженная тишина. Потом Ольга, стоявшая у кровати Алексея, произнесла:

– Мы все желаем вам счастья, Евгений Степанович. Передайте самый низкий поклон Клавдии Михайловне. Она столько внимания уделяла занятиям с Алексеем. И вам спасибо за все.

– Я желаю вам поскорее выздороветь, Алексей Николаевич, – сказал Кобылинский, глядя на Алексея. – Когда вы станете русским царем, вы сделаете Россию другой – могучей, процветающей и счастливой.

– Я никогда не стану царем, Евгений Степанович, – ответил Алексей. – Вы это тоже знаете.

– Вы прямой Наследник, – сказал Кобылинский. – Кроме вас, некому передать трон.

– Если бы я мог стать царем, я бы многое сделал по-другому, – посмотрев на дверь, Алексей замолчал и прислушался. Но там никого не было. – В первую очередь избавился от предателей в окружении. Вы даже представить не можете, Евгений Степанович, как их много. А как много тех, кто не хочет России счастья. Откуда берутся такие люди?

– Как у каждого человека есть свои завистники, Алексей Николаевич, так они есть и у государства. Особенно если оно сильное. Слабому завидовать никто не будет.

– Если бы папа не отказался от престола, все было бы сейчас по-другому. И война бы уже закончилась.

Алексей положил поверх одеяла тонкие бледные руки и закрыл глаза. Кобылинскому показалось, что он заплакал. Очевидно, разговор на эту тему постоянно возникал в семье. Да и как он мог не возникнуть, если этот же самый вопрос сейчас задает себе каждый мыслящий человек в России.