Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Он вышел. Анастасия соскочила со стула, кинулась к двери и закрыла ее, чтобы не слышать тяжелые шаги комиссара. Один их звук угнетающе действовал на нервы. Не успела она вернуться и сесть на свое место, как дверь распахнулась, и на пороге снова появился Родионов.

– Двери попрошу больше не закрывать, – сказал он, неторопливо расставляя похожие на булыжники слова. – Я буду заходить к вам тогда, когда посчитаю нужным.

– Даже ночью? – спросила удивленная Анастасия.

– Даже ночью, – холодно произнес Родионов и вышел.

Анастасия заплакала. Татьяна подошла к ней, прижала к груди и поцеловала в голову.

– Успокойся, маленькая, – ласково сказала она. – Злые люди всегда несчастливы. Пожалей комиссара и помолись за него.

– А я хотел бы стать царем, – неожиданно серьезно сказал Алексей. – Потому что несправедливость в государстве может устранить только царь. Я бы никогда не допустил к власти злых людей.

– Господь помолится за тебя, Алеша, – сказала Татьяна.

Спать в этот день ложились в гнетущем настроении. Дверь в спальню прикрыли, но закрывать ее на задвижку не стали. Перед тем как уснуть, шепотом говорили о том, что Родионов все-таки не посмеет войти к ним ночью. Княжны не представляли, как может мужчина без позволения войти в спальню к незнакомым девушкам. Для этого необходимо потерять и стыд, и совесть. О революционных понятиях они еще даже не догадывались.

На утреннюю службу к ним пришел священник отец Александр и четыре молодые монахини, исполнявшие роль певчих. Они уже несколько раз служили в доме. В большой гостиной, где обычно проходила служба, еще при Государе поставили походный алтарь. Здесь священнослужителей уже ждал Родионов.

– Пройдите сюда, – сказал он священнику, указывая на стену. – А вы останьтесь там, – приказал он женщинам.

Священник подошел к стене, держа в руках маленькую черную сумочку.

– Что у вас там? – кивнул Родионов на сумочку.

– Кадило.

– Дайте его мне.

Священник протянул сумочку. Родионов залез в нее рукой, достал кадило, повертел перед глазами и положил на стол. Затем велел священнику встать лицом к стене и поднять вверх руки.

– А это для чего? – спросил в недоумении отец Александр.

– Для того, чтобы не пронесли сюда то, что не нужно, – резко ответил Родионов и начал ощупывать сначала поднятые руки, а затем и тело священника.

В это время в гостиную вошла Ольга. Увиденное потрясло ее, она вскрикнула, закрыла лицо руками и тут же удалилась в свою комнату. Там она упала лицом в подушку и заплакала навзрыд.

– Что случилось? – спросила, испугавшись, Татьяна.

– Комиссар поставил к стене батюшку и обыскивает его, – сказала Ольга, не отрывая лица от подушки.

Ей было стыдно за то, что они заказали сегодняшнюю службу. Если бы она знала, что отца Александра будет обыскивать Родионов, она бы ни за что не заставила батюшку подвергаться таким унижениям. Татьяна не успела ответить, как из гостиной раздался звонкий женский голос.

– А вот охальства я не потерплю ни от кого, – кричала женщина.

Татьяна выглянула в дверь. Родионов пытался обыскивать монахиню, та с возмущением отбивалась от него руками.

– А ну-ка стой, как я тебе сказал! – грубо крикнул Родионов.

Монахиня прижалась к стене и подняла руки. Он провел ладонями по ее бокам и животу, но ниже пояса ощупывать не стал. Остальных монахинь пропустил в комнату без обыска. Татьяна поняла, что больше никаких служб у них не будет. Но нынешнюю отец Александр решил провести во что бы то ни стало. Очевидно, подумал, что если уж его принудили пройти через унизительный обыск, отслужить великим княжнам молебен велел сам Бог.

Но молебен получился скомканным. Отец Александр после потрясения от обыска невольно торопился закончить его, поэтому, читая молитвы, иногда глотал слова, чего с ним никогда не случалось. Монахини, всегда зачаровывавшие своим пением, на этот раз пели дребезжащими голосами, то и дело поглядывая испуганными глазами на дверь прихожей, за которой стоял комиссар с двумя латышами, вооруженными тяжелыми маузерами. Раньше ни у кого из охранников, дежуривших в доме, оружия при себе не было.

Когда закончилась служба и великие княжны подходили к священнику, чтобы приложиться к кресту, Ольга, на мгновение задержавшись, прошептала:

– Простите нас, батюшка, мы не знали, что все так выйдет.

– Молю о вас Господа, – так же тихо ответил отец Александр и громоподобным голосом церковного дьяка добавил: – Да воздаст Господь каждому по делам его.

Эти слова, вне всякого сомнения, относились к Родионову. Но он или не понял их смысл, или не слушал того, что говорил священник.

После службы отец Александр и монахини, низко поклонившись, ушли. В комнате тут же появился комиссар Родионов. Остановившись у сидевшего в коляске Алексея, спросил:

– Ходить уже можете?

– Нет, – сказал Алексей.

– А вставать?

– И вставать не могу, – ответил Алексей.

– Даю вам два дня на то, чтобы подняться на ноги. – Родионов уперся в него глазами, но в это время к коляске подошла Татьяна, взяла ее за спинку и демонстративно повезла Алексея в спальню. Родионов уже вдогонку ей крикнул: – Через два дня уезжаем из Тобольска. Больше я вам не даю ни одного часа.

В комнату Алексея сестры вошли со слезами на глазах.

– Господи, – сказала Ольга, – как же нам выдержать такое? – Она повернулась к Татьяне и спросила: – Он что-то говорил об отъезде?

– Да, – ответила Татьяна, больше всех сохранившая самообладание. – Объявил, что через два дня мы уезжаем.

– Он не сказал куда?

– Нет, – Татьяна остановила коляску с Алексеем около кровати. – Но я думаю, что в Екатеринбург. Другого пути у нас просто нет.

– Я так хочу к мама и папа, – сказала Анастасия, – что, если бы могла, убежала к ним бегом.

Сестры не ответили. Они осторожно помогли Алексею перебраться на кровать и бережно укрыли его одеялом. Каждое движение вызывало у мальчика острую боль, но он мужественно держался. У него спала температура, а это всегда означало, что приступ гемофилии миновал свой кризис.

Вскоре в комнату вошел камердинер Чемодуров, высокий, широкоплечий и все еще крепкий старик, более двадцати лет прислуживавший Императору. По распоряжению полкового комитета отряда он уже давно не носил ливреи, но строго придерживался того, чему был обучен раньше. Став у порога и сдержанно поклонившись, Чемодуров произнес:

– Ваши Высочества, завтрак подан.

Алексей во время болезни завтракал и обедал в постели, остальная семья вместе со всей прислугой – в столовой. Чемодуров вышел, и сестры, промокнув глаза и приведя себя в порядок, направились за ним. На завтрак были биточки с гречневой кашей и чай. Родионов запретил повару подавать на стол масло и кофе, объявив это дворянской роскошью. Княжны не возмущались, потому что любое возмущение вело только к ужесточению условий жизни в доме. Ели молча, почти не глядя на то, что лежало на тарелках.