Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

После завтрака, когда они прошли в свою комнату, Татьяна сказала:

– Надо готовиться к отъезду. Будем упаковывать вещи. Пойду к маленькому, спрошу, что он хочет взять с собой.

Алексей лежал спиной на подушке, вытянув руки поверх одеяла. Татьяна подошла к нему и поцеловала в голову. Алексей улыбнулся.

– Чему ты радуешься? – спросила Татьяна, лицо которой после утренней службы выглядело безнадежно печальным.

– Тому, что скоро мы снова будем все вместе, – сказал Алексей. – Я хочу послушать, как папа вечером будет читать нам книгу. Я так люблю, когда он читает.

– Если ты думаешь об этом, значит, поправляешься, – сказала Татьяна. – Что ты хочешь взять с собой?

– Корабль, – Алексей посмотрел на стоявшую в углу комнаты недостроенную модель парусника. Он начинал мастерить этот корабль еще до отъезда родителей, но болезнь прервала работу. – Папа поможет мне достроить его.

– Мы обязательно возьмем с собой корабль, – сказала Татьяна.

Она осмотрела комнату, определяя, какие вещи можно начинать упаковывать уже сегодня, а какими можно заняться немного погодя. На спинке стула висела дымчатая жилетка, связанная из оренбургской пуховой пряжи Александрой Федоровной специально для Алексея. Такие жилетки, а также множество других теплых вещей, сделанных своими руками, Императрица любила дарить детям и обслуге на Рождество. Этот день в семье отмечали с особой радостью. Дети обязательно ставили какую-нибудь пьеску из жизни Иисуса Христа, а родители и гости с интересом смотрели ее. Самый большой актерский талант был у Анастасии. Она смешно и довольно точно копировала многих, и смотреть пародии в ее исполнении было одним удовольствием.

– Жилетку тоже возьмем с собой, ты ее наденешь, – сказала Татьяна. – На пароходе может быть холодно.

Она сняла со стула материнское рукоделие, погладила ладонью и, посмотрев на Алексея, повесила на старое место. «Будут ли теперь когда-нибудь праздники? – подумала Татьяна. – Пьесы играть точно не придется. Для этого надо иметь совсем другое настроение, а его нет».

И ее тут же обожгла страшная мысль: «Неужели это конец всему? Неужели впереди нет ничего, кроме угрюмой, молчаливой охраны и вызывающих отвращение отсутствием всего человеческого чекистов?»

– Я скажу Чемодурову, чтобы он нашел коробку для твоего корабля, – Татьяна ласково посмотрела на Алексея. – Его нужно обязательно упаковать, чтобы не повредить в дороге.

– Папа будет рад, когда я привезу его, – сказал Алексей.

– Конечно, – улыбнулась Татьяна. – Ты не забыл, что завтра у него день рождения? Завтра 19 мая. Папа исполняется пятьдесят лет. Я хотела дать ему телеграмму, но комиссар запретил.

– Мы поздравим его, когда приедем, – сказал Алексей. – Это будет еще лучше.

– Да, конечно, – сказала Татьяна, а про себя подумала: «Что же еще нам остается в этих условиях?»

Отъезд из Тобольска комиссар Родионов назначил двадцатого мая на половину двенадцатого. Дядька Нагорный, помогавший переносить Алексея во время болезни, вынес его на руках со второго этажа и усадил в стоявшую у крыльца повозку. Алексей поднял голову и осмотрелся. За те дни, что он не выходил на улицу, природа преобразилась. Высокий тополь, росший у самой ограды, оделся в роскошный наряд из новеньких, отливающих на солнце веселым зеленым блеском листьев. Слабый теплый ветерок перебирал их невидимыми руками, и они шелестели, негромко напевая радостный мотив. Куст сирени развесил гирлянды набухших, готовых вот-вот лопнуть бутонов, чтобы представить взорам людей нежнейшие цветы с тонким, волнующим ароматом. Вдоль забора появилась шелковистая травка. В Тобольск пришла весна, и Алексей только сейчас ощутил это.

Сестры сошли к повозкам, неся в руках сумочки с мелкими вещами, а Татьяна несла еще и собачку Алексея спаниеля Джимми. У крыльца и наружных ворот дома стояли вооруженные винтовками молчаливые латыши. Сестрам пришлось прижиматься друг к другу, чтобы уместиться в одной повозке, в другой поехали Алексей с Нагорным. Вдоль всей улицы, полого спускавшейся к иртышскому причалу, где стоял пароход «Русь», тоже выстроились вооруженные латыши. В общей сложности их было не менее сотни. Из окон домов, мимо которых провозили царских детей, выглядывали люди. Родионов запретил кому-либо открывать окна, но его не послушались. Великие княжны, с любопытством следившие за жителями Тобольска, заметили, как некоторые женщины осеняют их крестом, а затем крестятся сами. Человеческое участие трогало, и девушкам хотелось верить, что жизнь еще не кончается.

«Русь» был довольно новым и красивым колесным пароходом. Он стоял, уткнувшись носом в берег, с его борта на влажный песок был сброшен широкий трап с поручнями. У самого трапа и на палубе тоже стояли вооруженные латыши. Первым на борт парохода Родионов приказал перенести Алексея. Затем поднялись девушки. Родионов показал Нагорному каюту, предназначенную для Цесаревича. Как только Алексей и дядька оказались в ней, он достал из кармана ключ и запер их.

– Как же мы будем навещать брата? – возмущенно спросила Татьяна.

– Вы будете навещать его тогда, когда я вам это разрешу и в моем присутствии, – сухо отрезал комиссар.

В соседней каюте разместился он сам, а рядом с собой поселил девушек. Сестры поняли, что вся дорога от Тобольска до Тюмени будет для них пыткой. Анастасия, положив сумочки на полку, выглянула из каюты, но возникший неизвестно откуда латыш показал ей жестом, что это запрещено. Он чуть ли не насильно затолкнул ее обратно. Она села на полку и заплакала.

– Потерпи, маленькая, – сказала подсевшая к ней Ольга. Она притиснула сестру к себе и уткнулась лицом в ее волосы. У нее на глазах тоже появились слезы. Никогда еще в своей жизни великие княжны не подвергались унижениям с такой откровенной ненавистью.

Окно каюты выходило на реку, и поэтому девушки не видели того, что происходило на причале. Но на железной палубе парохода и в его коридоре слышался стук сапог и прикладов, пыхтение, возня, отрывки разговоров. На пароход грузили вещи царской семьи, а их было много. В сундуках и ящиках находились платья Императрицы и мундиры Государя, одежда детей, столовые приборы, постельное белье, иконы, даже безделушки, подаренные к памятным случаям.

После того как вещи были подняты и растолканы по каютам, привезли дрова. Как это часто бывает при подобной суматохе, только в последнюю минуту выяснилось, что на пароходе не запаслись топливом на дорогу. Родионов распорядился реквизировать остатки дров в тех домах, что были ближе к берегу. Их перевозили на тех же подводах, на которых доставляли вещи. От берега отчалили только в пять вечера. Девушки даже не смогли попрощаться с Тобольском, он находился по другую сторону борта парохода. Но смотреть в окно все равно было интересно.