Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Повернув голову и приглядевшись к очертаниям темной спальни, он заметил родительскую кровать: пустую кровать. Посмотрев в другую сторону, он увидел тюфяк, где обычно спала его сестра. Осознав, что спал здесь в одиночестве, мальчик вдруг все вспомнил: Джудит же заболела! Как он мог забыть? Резко поднявшись с подушки с зажатым в руках покрывалом, он сделал два новых открытия. Его голову заполнила жгучая боль, как кастрюлю, до краев наполненную кипящей водой. Странная, отупляющая боль — она вытесняла все мысли, лишала смысла любые действия. Переполнив его голову, боль проникла в мышцы и сосредоточилась в глазах; она достигла корней его зубов, по пути заложив уши и нос и пропитав собой даже волосы. Всеобъемлющая пронзительная боль так терзала мальчика, что он едва не лишился сознания.

Хамнет сполз с постели, стащив за собой и покрывало, хотя даже не заметил этого. Он чувствовал, что необходимо найти мать: поразительно, как еще силен в нем этот детский инстинкт, а ведь он уже давно вырос, ему одиннадцать лет. Мальчик помнил это ощущение, это желание — сильнейшее побуждение — с самого раннего детства: всепоглощающую потребность близости матери, ее присмотра, когда не нужно ничего, кроме того, чтобы иметь возможность просто уцепиться за ее юбку, взять маму за руку.

Должно быть, близилось утро, лучи нового дня уже просачивались в комнаты, еще слабые и молочно-бледные. Он с трудом, шаг за шагом спустился по лестнице, ступеньки почему-то кренились и покачивались под ним. Ему пришлось постоять, уткнувшись лбом в стену и закрыв глаза, в надежде на то, что мир тогда перестанет кружиться перед глазами.

Внизу он увидел следующую картину: его тетя Элиза спала за столом, положив голову на руки. Свечи догорели, превратившись в растопленные восковые лужицы. Огонь в камине стал кучей остывшей золы. Мать, сжимая в руке салфетку, спала, привалившись к краю тюфяка. А Джудит смотрела на него.

— Джуди, — сказал он, вернее, пытался сказать, потому как, похоже, почти лишился и голоса. Во рту все распухло, пересохшее горло, сжавшись от саднящей боли, отказывалось издавать нормальные звуки.

Он опустился на колени и подполз поближе к сестре. Ее глаза мерцали каким-то странным серебристым светом. Ей стало хуже: он заметил определенные ухудшения. Ее щеки совсем побелели, ввалились, бледные губы потрескались, опухоль на шее покраснела и отливала влажным блеском. Он осторожно и тихо прилег рядом с двойняшкой, стараясь не разбудить мать. Нашел руку сестры, их пальцы сплелись.

Он заметил, что ее глаза начали закатываться, закрылись. Потом опять открылись, и Джудит скосила на него взгляд. Казалось, это стоило ей огромных усилий.

Уголки ее губ дрогнули и поднялись в легком подобии улыбки. Он почувствовал, как она сжала его пальцы.

— Не плачь, — прошептала она.

И вновь он испытал неизменное всю его жизнь внутреннее ощущение: что в нем заключается часть ее, что они дополняют друг друга, как две половинки одного грецкого ореха. Что без нее он становится неполноценным, ущербным. Если сестру отнимут у него, то всю оставшуюся жизнь он будет жить с открытой раной, пронзающей все его существо. Сможет ли он жить без нее? Нет, не сможет. Разве можно лишить сердце легких и надеяться, что оно будет продолжать биться, или сорвать луну с неба и ожидать, что звезды будут светить по-прежнему, или рассчитывать, что ячмень вырастет без дождя. Словно по волшебству, по ее щекам серебристыми капельками покатились слезы. Он понял, что эти слезы падали из его глаз на лицо сестры, хотя они вполне могли сливаться с ее слезами. Они же две одинаковые половинки одного целого.

— У тебя все будет хорошо, — едва слышно добавила она.

— Не будет. — Сердито сжав ее пальцы, он облизнул оказавшиеся солеными губы. — Я буду с тобой. Мы уйдем вместе.

И вновь — промельк улыбки и легкое пожатие ее пальцев.

— Нет, — сказала она, ее лицо поблескивало от его слез, — ты останешься. Ты нужен им.

Он почувствовал присутствие в комнате самого ангела Смерти, он маячил там, в темноте за дверью, головы он к ним не поворачивал, но его пустые глазницы все видели, за всем следили. Он ждал, дожидался своего часа. Тогда, извергая дыхание замогильной сырости, он рванется вперед на своих костяных ногах, чтобы забрать Джудит, сжать ее в своих ледяных объятиях, и ему, Хамнету, уже не удастся освободить ее. Сумеет ли он настоять, чтобы его тоже забрали?

Внезапно его осенила одна идея. Он не понимал, почему не вспомнил об этом раньше. Примостившись рядом с Джудит, Хамнет подумал о том, что удастся, возможно, обмануть ангела Смерти, удачно разыграть его, так же, как они с Джудит в детстве разыгрывали окружающих: обмен одеждой заставлял людей поверить, будто мальчик — это девочка, и наоборот. Лица у них были одинаковые. Люди постоянно замечали это, по меньшей мере раз в день. И всего-то надо было, чтобы он повязал платок Джудит или она надела его шапку; тогда они могли сесть за столом, опустив глаза и скрывая улыбки, а их мать, положив руку на плечо Джудит, говорила: «Хамнет, не мог бы ты принести дров?» Или их отец, войдя в комнату и подумав, что видит сына, одетого в курточку, просил его проспрягать один из латинских глаголов, а в итоге видел, как его дочь, давясь от смеха и радуясь удавшейся иллюзии, отбегает к двери и, открыв ее, показывает реального, спрятавшегося за ней сына.

Сумеет ли он повторить их обман, их розыгрыш, только еще один раз? Ему казалось, что сумеет. Ему казалось, что все должно получиться. Он глянул через плечо в темноту коридора за дверью. Там царила бездонная и глухая, полнейшая тьма. «Отвернись, — мысленно приказал он ангелу Смерти, — закрой свои глаза. Хоть на краткий миг».

Просунув руки под Джудит, одну ладонь под спину, а вторую — под ноги, он передвинул ее в сторону, поближе к камину. Она оказалась легче, чем он ожидал; Джудит повернулась на бок, мгновенно выпрямившись и открыв глаза. Нахмурившись, она смотрела, как он занимает продавленное ею место на тюфяке, как приглаживает свои вьющиеся волосы, как натягивает простыню на них обоих до самых подбородков.

Он не сомневался, что теперь они будут выглядеть одинаково. Никто не узнает, кто из них кто. И ангел Смерти так же легко ошибется и заберет вместо сестры его.

Крутясь рядом с ним, Джудит попыталась сесть.

— Нет, — опять прошептала она, — Хамнет, нет.

Он знал, что она сразу поняла его задумку. Как обычно. Она возмущенно мотала головой, но слишком ослабела, чтобы подняться с постели. А Хамнет крепко держал простыню, закрывая их обоих.

Хамнет глубоко вздохнул. Повернув голову, он принялся дышать ей в ухо, пытаясь вдохнуть в нее свои силы, свое здоровье, всего себя. «Ты останешься, — прошептал он, — а я уйду». Он пытался внушить ей свои мысли: «Я хочу, чтобы ты взяла мою жизнь. Она станет твоей. Я отдаю ее тебе».