Сергей Коняшин - Последний рубеж

Услышанное, похоже, не произвело на Куникова сильного впечатления. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни тени сомнения не промелькнуло в глазах.

– Если доверишь этот десант мне, Георгий Никитич, – уверенно сказал он всё тем же ровным голосом, обнажая зубы в словно насмехающейся над грозящей опасностью улыбке, – я лично отберу ребят и подготовлю их. Обещаю тебе, мы наведём там такого шороха, что ни один фашист не выползет из Новороссийска дальше Мысхако, пока будет жив хоть один мой морпех.

Холостяков не был готов сейчас принимать столь ответственное решение. Он давно знал Куникова и верил ему так же, как себе. Но Цезарь Львович не был кадровым командиром. Инженер по образованию, он проделал стремительный трудовой путь от мастера токарного отделения Московского завода шлифовальных станков, больше известного в народе как «Самоточка», до директора Научно-исследовательского института технологии машиностроения.

На последнюю должность Куников был назначен в мае 1939 года – за месяц до своего тридцатилетия. С одной стороны, столь ураганной карьере молодой инженер был обязан масштабным репрессиям, охватившим страну в предвоенные годы и расчистившим для него, как и для многих других молодых специалистов, дорогу к высоким должностям. С другой же – следовало признать, что он не только обладал незаурядными организаторскими способностями и громадной технической эрудицией, но никогда не боялся браться за новое сложное дело, которое благодаря колоссальной работоспособности осваивал всегда глубоко и скрупулёзно.

Коллеги знали Цезаря как строгого и неумолимого профессионала, которому тем не менее никогда не изменяло чувство меры и такта. В безжалостном огне военного времени эти черты характера быстро переплавились в железное самообладание командира, не теряющегося в самой сложной обстановке.

Пожалуй, именно поэтому на любого человека, незнакомого с подробностями его биографии, Куников производил стойкое впечатление кадрового военного. Подтянутый, сильный – годы изнурительных тренировок по английскому боксу и самбо давали о себе знать, в форме, которая ладно сидела на нём, как влитая, он естественно и привычно соблюдал правила армейской субординации. Крайняя сдержанность также всегда была отличительной чертой его характера. В беседах с высшими военачальниками Куников изъяснялся спокойно и лаконично, ясно выражая любую мысль, что мгновенно выдавало глубокий ум, силу воли и богатый жизненный опыт.

– У меня пока не было приказа отбирать людей, Цезарь… – медленно выговорил Холостяков, не сводя глаз с младшего товарища. – Как я сказал, информация об этих планах пока закрытая, и я занимаюсь лишь выработкой общих тактических соображений, которые будут рассмотрены Ставкой. Но раз уж ты завёл об этом речь, скажи, что бы ты предложил, будучи командиром десанта?

– Во-первых, – ни на секунду не задумавшись, начал Куников, – десант со всеми приданными транспортными средствами и силами поддержки должен подчиняться отдельному командиру, отвечающему за все его действия независимо от основного десанта.

– То есть не хочешь иметь над собой начальников? – иронично усмехнулся Георгий Никитич.

– Я… В смысле – командир десанта, – не улыбаясь в ответ, серьёзным голосом поправился Куников, – и так будет действовать на пределе возможностей. Сам факт вспомогательной высадки должен рассматриваться основным десантом как посильное содействие, а не обязанность с нашей стороны. Никто не знает, что может произойти, и с чем реально предстоит столкнуться. Каждый наш шаг будет зависеть от тысячи непредвиденных мелочей и факторов, реагировать на которые придётся молниеносно. Подчинённость кому-либо в таких условиях, да ещё и на расстоянии – худшее, что можно придумать.

– Что ж, согласен… – немного поразмыслив, ответил Холостяков. – Давай дальше.

– Во-вторых, – продолжил Цезарь, – связь между штабом, десантом и силами поддержки должна осуществляться самым надёжным образом. Полагаю необходимым создать и засекретить вплоть до непосредственного времени высадки отдельный код, по которому будет осуществляться передача всех шифрограмм с плацдарма.

– Это будет сложнее, – вздохнул Георгий Никитич, – но точно не лишним. С этим тоже согласен. Что ещё?

– И, пожалуй, последнее, но самое важное. Отбор людей должен осуществляться на основе строжайшей добровольности. До каждого нужно довести полную информацию, на что мы идём… Точнее, десант идёт, – вновь поправился Куников. – Никакого принуждения!

– За это я вообще обеими руками! – ответил Холостяков. – Спасибо тебе за эти замечания, Цезарь. Обязательно включу их в доклад, с которым завтра поеду в Ставку. И знаешь что? Пожалуй, действительно сообщу, что командиром десанта будешь ты.

Куников едва заметно покачал головой, как будто с самого начала был уверен, что добьётся своего.

– Ну что, по рукам? – выпрямился Георгий Никитич, протягивая открытую для рукопожатия ладонь.

Цезарь не шелохнулся и продолжал неподвижно сидеть на стуле перед столом командира штаба, не спеша принимать предложенное рукопожатие.

– Пока нет. Не по рукам… – после неестественно долго затянувшейся паузы проговорил он. – Ребят моих из кутузки энкавэдэ как будем вытаскивать?

Добродушная улыбка на лице Холостякова сменилась напряжением. Протянутая рука, словно плеть, повисла вдоль туловища. Он знал, как тяжело, в отличие от многих других командиров, Куников мирился с потерями, в чём кто-то усматривал слабость, но Георгий Никитич знал, что в этом была сила Цезаря. Солдаты шли за ним безоглядно, твёрдо зная, что ни одна из жизней не оборвётся зря и за каждую каплю их крови враг заплатит вдесятеро дороже.

– Это вряд ли возможно… – натужно пробасил Холостяков. – Неужели ты думаешь, что я не сделал всего, что только мог?

– Уверен, что сделал, Георгий Никитич. Но я-то пока нет, – печально улыбнулся майор.

– Поверь, Цезарь, дело труба! Я уже всё перепробовал. Тем более, энкавэдэ – не та контора, с которой можно так просто…

– Ты ведь говорил, что немецкая оборона в Новороссийске начинается от самого уреза воды, их доты там прямо на берегу, – тактично, но настойчиво перебил его Куников.

– Я много чего говорил. Ну да, в том числе и про доты у уреза воды. Только какое это имеет отношение к нашему…

– А ты не думал, что их можно уничтожить торпедами со стороны моря? То есть прямо непосредственно перед высадкой десанта.

Если бы эти слова произнёс кто-то другой, Холостяков бы наверняка решил, что тот просто сошёл с ума. Но Цезарь с самого начала войны зарекомендовал себя как боец изобретательный и способный на гениальные по своей нешаблонности ходы, залогом эффективности которых было его блестящее инженерное образование.